Сумрачная дама

Эдит знала, никаким евреям, в Америке или где-либо еще, ничего не попадало. У них только отбирали все их имущество вместе со свободой и, возможно, даже жизнями. То, что она видела собственными глазами, она игнорировать не могла. Все написанное в новостях было ложью. Что еще из происходящего за стенами этого поместья не попадает в газеты? Эдит не могла даже пытаться постичь все масштабы происходящего. Она лишь знала, что произведения искусства не попадали ни в чьи руки, кроме высокопоставленных нацистских чиновников вроде губернатора Франка.

И Эдит пришлось признать, что она тоже стала частью огромной сети, позволявшей этим людям возвышаться ценой такого количества невинных судеб. Эдит в жизни пальцем никого не тронула и никогда не действовала исходя из предубеждений или злого умысла. Она просто исполняла приказы.

Но теперь, поняла Эдит, следование приказам никого не извиняет от связи с чем-то преступным. Трусливым. Злым. Не было ни судьи, ни присяжных – никого, кто мог бы ее обвинить. Вместо этого, осознала Эдит, единственным прокурором была ее собственная совесть.

42

Леонардо

Милан, Италия

Январь 1491

Я достаю несколько книг с полки, чтобы переложить их на стол, и вижу, как что-то маленькое, почти невесомое, слетает на пол.

Нагибаюсь, чтобы поднять с пыльного пола спальни свою находку. Это один из моих первых набросков Чечилии Галлерани. Она изображена в профиль, так что подчеркнуто плавное очертание высокого лба и линии носа. «Насколько по-другому композиция выглядит сейчас, в сравнении с первоначальным замыслом», – думаю я.

Один из моих мальчиков приготовил по моей просьбе панель из орехового дерева, пропитанную гипсом и пастой из мышьяка, чтобы отпугивать паразитов. Эта панель стоит в ожидании на мольберте уже несколько месяцев. Пустая.

Затем я начал рисунок в полный размер и сформировал композицию, которой буду следовать. На большом куске пергамента я изобразил поворот ее фигуры и наметил очертания далекого пейзажа на заднем плане. Что касается рук, я воспользовался идеей с предыдущего портрета: набросал их отдельно и точечно приклеил к панели кроликовым клеем. Затем проколол контуры отверстиями и присыпал эти отверстия угольной пылью, чтобы перенести на панель форму изображения, как учил меня мастер Верроккьо, когда я был еще таким неучем, что даже растирать пигменты не годился.

Новый вид портрета. Я думаю, незачем оставлять композицию в профиль. Это годится для монет или медалей. И все-таки художники много лет пишут портреты именно так, даже – или, возможно, особенно – при дворе Милана. Достаточно взглянуть на последние придворные портреты самого его светлости и его отца, светлая ему память.

Но, полагаю, этот портрет синьорины Чечилии – нечто совершенно иное. Таких портретов миланский двор еще не видел.

Открываю последнюю страничку записной книжки и рассматриваю последний набросок ее левой руки и горностая. Расположение ее фигуры не призвано подчеркнуть ее статус – да и какой на самом деле статус у этой девочки? – скорее, я хотел показать, какая она в жизни. Да. Я должен постараться показать Чечилию такой, какой ее видит его светлость: живой, умной, молодой девушкой, которой по силам очаровать целый зал людей, привыкших к придворным развлечениям. Такой вижу ее и я. Ее истинную природу.

Ибо Чечилия Галлерани, хоть и не герцогиня, но нечто большее, чем девушка с собачкой.

43

Эдит

Пригород Пулав, Польша

Март 1940

Таща тяжелую стопку книг из подвального хранилища на свой стол, Эдит заметила, что на пол полетело что-то крошечное, почти невесомое.

Эдит положила книги, подвинув ими гору бумаг и большие бронзовые часы. На углу стола стояла старая настольная лампа. Эдит вытянула руку, повернула маленький выключатель, и по столу разлился резкий свет. Эдит повернулась и посмотрела, что упало. Это была потертая квадратная черно-белая фотография.

Она наклонилась и подняла ее. Маленькая девочка и собака больше ее ростом сидели перед, видимо, главным подъездом многоквартирного здания и смотрели на Эдит. Черные волосы девочки спадали ей на лоб лохматыми кудрями; она широко и беспечно улыбалась. Собака же, в свою очередь, тоже по-своему улыбалась: язык ее свисал изо рта.

Эдит плюхнулась за стол и глубоко вдохнула. Несколько долгих мгновений она смотрела в темные глаза девочки. Что сталось с этой улыбчивой малышкой и ее собакой?

Эта фотография выпала из большого альбома в кожаном переплете. Эдит принялась перекладывать книги и бумаги, чтобы добраться до него. Из него выпали еще несколько фотографий и посыпались на пол у ее ног.

У Эдит скрутило живот, но она собралась с силами и опустила взгляд. Серьезного вида женщина в свадебном платье с длинной кружевной вуалью до земли. Пожилая пара, чьи-то бабушка и дедушка, одетые в накрахмаленную одежду, чопорно смотрят в камеру. Еще одна фотография – возможно, той же улыбающейся девочки, теперь уже взрослой женщины, теперь с серьезным выражением лица и аккуратно подстриженными по подбородок волосами.