Сумрачный лес

– Почему вы упали именно здесь? – спросил Биттерлинг, пристально оглядывая землю.

– Я обо что-то споткнулся, – ответил Одилий. – Тут неровная земля, камень попался или что-то вроде того.

Он поводил фонарем из стороны в сторону, вместе со всеми следя за ярким лучом, который плясал по короткой траве, пока не остановился на темном холмике.

– А вот и не камень! – воскликнул Карлман, чьи глаза были зорче остальных. – Это же кротовая горка, об нее вы и споткнулись!

Прежде чем Гортензия успела его остановить, Карлман отбежал на несколько шагов назад и ткнул носком ботинка в слегка примятую кучу черной земли.

За ним последовали остальные и все вместе осветили небольшое возвышение, отбросившее на мохнатую траву полукруглую тень.

– Подумать только, здесь есть кроты? – удивилась Гортензия, встав поближе к Карлману. – До сих пор я не замечала ни единого следа животных. Должно быть, перед нами самый упрямый среди кротов, как Бульрих Шаттенбарт среди квенделей!

– …Как Бульрих Шаттенбарт среди квенделей! – медленно повторил Карлман и опустился на колени.

Он потянулся к какой-то вещице, что лежала на земле рядом с холмиком, и торжествующе предъявил ее остальным. Издали находку можно было принять за бледную гусеницу толщиной в палец. Одилий с огромной осторожностью принял от Карлмана вещицу и внимательно осмотрел.

– Перечные опята и земляной ползун! – воскликнул он. – Вот и еще один след нашего доброго друга, да будет нам всем хвала и радость!

– Берестяной свиток, точно такой, на каких Бульрих делает наброски! – с облегчением согласился Звентибольд, когда понял, что перед ним. – Клянусь святыми трюфелями! Разверните его, Одилий, давайте проверим, нет ли там каких записей.

Старик осторожно развернул кусок бересты и поднес его к свету, недоуменно глядя на одну-единственную неразборчивую загогулину.

– Это почерк Бульриха? Больше похоже на почерк крота! – заметила Гортензия.

– Глупости, – торопливо перебил ее Биттерлинг. – Это вполне в духе дорогого кузена! Одна лишь кукушка знает, что он хотел этим сказать! Может, просто проверял, хорошо ли чертит уголь? И кто, если не Бульрих, мог оказаться сегодня здесь, на этом самом месте?

– Звентибольд прав, – отозвался Одилий. – Как повезло, что я споткнулся об этот кротовый холм. И еще больше повезло, что с нами такой зоркий Карлман, – добавил он.

Молодой квендель просиял, и в нем снова затеплилась надежда, что пропавший дядя скоро отыщется. Удача была на их стороне, ведь им удалось в ночной тьме обнаружить следы Бульриха, что можно сравнить с поисками иголки в стоге сена. Даже самый пессимистичный старик согласился бы: это добрый знак.

Между тем Пфиффер положил свиток в один из карманов и вернулся к своему коту, который сидел на том же месте, вялый и рассеянный. Когда Одилий склонился к питомцу, Райцкер поднял голову и посмотрел хозяину в лицо большими, округлившимися от страха глазами.

– Вот и молодец, старина! – Одилий нежно пощекотал Рыжика за ушами. Кот потерся головой о его ласковую руку, но встать даже не попытался. Пфиффер расстелил на траве мешок, в который он превратил свою куртку, и осторожно положил туда Райцкера. Устроив кота поудобнее, он повесил мешок на плечо. Похоже, Райцкер не возражал против того, чтобы его так носили. Из мешка торчала только голова с заостренными ушами и блестели большие глаза, взгляд которых постепенно обретал прежнюю уверенность.

– Давайте еще раз внимательно осмотрим опушку и проверим, не найдутся ли новые следы Бульриха! – предложил Карлман, обрадованный своим последним открытием. Он с нетерпением повернулся к старому Пфифферу, за которым оставалось последнее слово.

И тогда он увидел, как ярко светятся темные зрачки кошачьих глаз. Еще мгновение – и по земле перед квенделями расстелились их собственные тени, как будто давно зашедшая луна вдруг вернулась на небосклон. В один миг все вокруг наполнилось призрачным светом.

Ступники все поняли даже прежде, чем обернулись к лесу. В изумлении переглянувшись, они увидели, что зловещий светящийся туман дополз до лесной опушки. Это случилось, пока они занимались Рыжиком и не сводили глаз с кротового холмика.

– Елки-поганки, теперь мир рвется повсюду, – дрожащим голосом заключил Биттерлинг.

Внезапный порыв ветра унес эти слова прочь. Как и раньше, на тропинке вдоль живой изгороди, в воздухе раздался рев, и верхушки деревьев затрепетали под натиском надвигающейся бури. Сумрачный лес угрожающе зашевелился.

Глава шестая Свет в беседке

Исполнен сладостной печали,

Светился в тучах лик луны,
Крылами ветры помахали,
Зловещих шорохов полны.
Толпою чудищ ночь глядела [7].

Иоганн Вольфганг фон Гете