Сундук мертвеца

– Удивительный тип этот Клари Ваджура, – вздохнул я. – Развлекаться сновидениями в его положении, наверное, и правда единственный выход. Но из бесконечного множества разнообразных вариантов выбрать тот, где ты круглосуточно работаешь секретарем…

– Такой уж он человек. Леди Сотофа говорит, Орден Семилистника был любовью его жизни. Даже не могущество, ради которого, по идее, и вступают в магические Ордена, а сама организация, ее структура, иерархия, ощущение единства и некоего общего для всех высшего смысла. Я это понимаю только теоретически, потому что сам всегда был и останусь одиночкой. Что хорошо для мага, но довольно скверно для Великого Магистра. Впрочем, я просто временно исполняющий обязанности, а для этого и одиночка вполне годится, можно себя не изменять.

– Интересно, еще тридцать лет он протянет, этот твой удивительный секретарь? – спросил я.

– Сомневаюсь. Клари и так продержался гораздо дольше, чем сам рассчитывал. Говорит, потому, что у него была цель еще раз увидеть Иафах. А теперь…

– А теперь он оказался в Иафахе, не целиком, но хотя бы сознанием, тоже неплохо. И постоянно при деле. И, если верить вам с леди Сотофой, должен быть счастлив. Не знаю, как он, а я бы на его месте точно не умер. Еще чего!

– Поглядим, – сказал Шурф. – Я, конечно, мастер планировать, но в по-настоящему важных вопросах стараюсь не загадывать. Пусть идет как идет.

* * *

Первое, что я услышал, переступив порог Зала Общей Работы, был голос Кекки.

– Все это довольно тяжело, – сказала она.

Потом заметила меня, приподняла руку в приветственном жесте и уткнулась в кружку с камрой. Не пила, а просто рассматривала, хотя на что там смотреть. Обычная фирменная кружка из «Обжоры Бунбы», они все одинаковые – керамические, нарочито грубой лепки, имитирующей ручную работу, темно-коричневые, с изображением улыбающегося толстяка.

Настолько печальной леди Кекки Туотли я не видел, пожалуй, с тех незапамятных времен, когда она служила в Городской Полиции под началом генерала Бубуты Боха, думала, что с Бубутиной легкой руки Тайные Сыщики считают придурками всех полицейских без разбора, и при этом была безнадежно, как ей казалось, влюблена в нашего сэру Кофу, начитавшись историй о котором еще в детстве решила служить в полиции.

Все это давным-давно осталось позади, включая несколько лет счастливого служебного романа с кумиром детства, и вдруг я обнаруживаю в Зале Общей Работы совершенно несчастную Кекки. Того гляди начнет жаловаться, что глупый начальник не способен понять смысл служебного рапорта, если тот не разбит на короткие предложения, максимум в пять слов, сэр Мелифаро при всякой встрече изводит дурацкими шутками про полицейских, а сэр Кофа смотрит на нее, как на пустое место. И заревет.

А когда начинают реветь всякие прекрасные леди, это почему-то автоматически становится моей проблемой. Так уж заведено. Считается, будто я хорошо их успокаиваю, хотя в моем арсенале один-единственный метод: пригрозить, что если безобразие не прекратится, я зареву сам. На мое счастье, обычно эта угроза производит на страдалиц сокрушительное впечатление. А то даже не знаю, как бы я ее воплощал.

Но пока Кекки, хвала Магистрам, еще не ревела, значит, можно было попробовать просто поговорить. Я сел рядом и спросил:

– Что у тебя стряслось?

– Да у меня-то как раз ничего, – вздохнула она. – Спасибо, сэр Макс. Все в порядке. Просто как следует поработала. В смысле собрала информацию, а она иногда огорчает. Я все-таки живой человек.

– Я тоже, – подал голос Мелифаро. – В связи с чем предлагаю немедленно дать мне выпить. Чем больше, тем лучше. Чтобы я мог забыться невинным младенческим сном на рабочем столе.

Только теперь я заметил, что он тоже сидит как в воду опущенный. Не знаю, кстати, откуда взялось это выражение. Большинство моих знакомых, будучи опущенными в воду, делаются чрезвычайно довольными. И наотрез отказываются из воды вылезать.

– По-моему, пора воскрешать Лойсо Пондохву, – сказал мне Джуффин. Голос его звучал условно сердито, зато в глазах плясал веселый огонь. – Не то чтобы я истосковался, но ради общественной пользы готов его потерпеть.

– Какого рода пользы? – осведомился я. – Может быть, я помогу?

– Только если молниеносно развяжешь гражданскую войну. В идеале, не особо кровопролитную, но с какими-нибудь интересными спецэффектами вроде падения неба на землю и регулярных плясок взбесившихся лесных духов на всех городских площадях. Чтобы никому во всем городе спокойно не спалось.

– Можно попробовать. Но зачем?

– Выяснилось, что мирные времена оказывают на людей дурное влияние. Развивают чувствительность и смягчают характер. Что совсем неплохо для обычного горожанина, но нрав своих подчиненных я до сих пор как-то иначе себе представлял. И что теперь прикажешь делать с нашей золотой молодежью? Или даже поставим вопрос иначе: что им, таким нежным, делать в Тайном сыске? Сплошное расстройство каждый день.