Сундук мертвеца. Короткий роман Александра Кустарева

Привалов спохватился как раз вовремя, потому что тут же раздался звонок в дверь, Юлия побежала открыть и вернулась, сопровождаемая довольно-таки примечательной парой наподобие Пата и Паташона. Коротышку Привалов узнал сразу. Это был маленький сионист Фрадкин. Ему здесь быть не полагалось. Привалов украдкой глянул через стол на сидевшего напротив Копытмана, и тот глазами подтвердил возникшую у Привалова догадку. Было ясно, что для Фрадкина этот визит организовал Копытман. Привалов понял, что Копытман плетет интригу и что на сегодня, может быть, заготовлен маленький скандал. А может быть, и не маленький.

Второй гость был худ и долговяз и представился как знаменитый специалист по Ван-Гогу. Это был импрессионист, которого Привалов отметил для себя в то время, когда только еще планировал проникновение в кувалдинскую семью. Импрессионист здорово набрался от французов за долгие годы специальных занятий и вел себя приблизительно средне между Фернанделем и Жераром Филипом, хотя усы у него были как у Бальзака. И одет он был во все французское. Казалось, вот-вот и заговорит по-французски, что отчасти и оправдалось впоследствии. Роль француза искусствовед выполнял честно.

Сперва Привалов подумал, что два новых гостя пришли врозь и столкнулись в дверях, но после нескольких фраз и телодвижений понял, что ошибся. Они пришли вместе. И, как видно, их связывало что-то весьма существенное. Все это показалось Привалову не совсем обычным, несколько даже искусственным, и Привалов стал ждать, куда эта ситуация повернется.

А Фрадкин как сел, так сразу уставился на Беспутина и ни на кого больше не глядел. Несколько раз он открывал рот что-то сказать, но француз делал ему знак, и Фрадкин закрывался. Привалов сгорал от нетерпения. Копытман хочет разоблачить Беспутина публично, мелькнула у него мысль. Вот дает! Зачем это? Привалову даже стало немного жалко Беспутина. В конце концов, думал он, можно было бы обойтись и без мелодрамы. Начитался старик Достоевского.

Между тем Копытман взял застольный разговор в свои руки. Жаль, что Бэлла Моисеевна умерла так неожиданно, сказал он с растяжкой. Насколько нам известно, она как раз готовилась к тому, чтобы обнародовать некоторые документы из принадлежащего ей архива. Не будет преувеличением сказать, что мы накануне новой важной эпохи в области культуры. Все знают, о чем я говорю. Значение Свистунова для нашей духовной жизни огромно. Даже то, что мы уже знаем о нем, благодаря Мише Привалову, позволяет считать покойного поэта одной из ключевых фигур нашего времени. Новые же материалы будут в любом случае сенсационны.

Беспутин клюнул первым. Он оторвался от еды, поспешно проглотил то, что у него было во рту, допил рюмку, вытер салфеткой губы и сказал, что Копытман, разумеется, прав. Важно и поучительно, сказал Беспутин, что покойный поэт в последние годы жизни очень сильно тяготел к религиозной тематике. По традиции его ставят рядом с Маяковским, продолжал Беспутин, но теперь у нас будут все основания поместить его рядом с Волошиным-Гумилевым и (он глянул на Копытмана, потом на расово несомненного Фрадкина и добавил в их пользу): и Мандельштама.

Все смотрели с любопытством. Даже Кувалдин проснулся. Привалов решил, что должен подать голос. Вероятно, Бэлла Моисеевна вам что-то показывала из своего архива, сказал он, стараясь говорить как можно более безразличным голосом, значит у вас есть какие-то основания так утверждать. Но я позволю себе усомниться. Из того, что нам уже известно о Свистунове, скорее можно предположить… Он глянул приветливо на Фрадкина, но договаривать не стал. Я думаю, сказал он, что только специалисты могут правильно интерпретировать творчество Свистунова. Разумеется, он был человек многосторонний, чтобы не сказать противоречивый. И в его творчестве можно обнаружить разные тенденции, особенно если хотеть их обнаружить.

Мне известно гораздо больше, чем вы думаете, почти перебил его Беспутин. Например, я знаю, что Свистунов в 1935 году крестился.

Над столом повисло тяжелое молчание. Мммммм… сказал неожиданно, казалось, безразличный ко всему Кувалдин, ммм, а какое, простите, это имеет значение? И он пожал плечами, давая этим понять, что для него крестился не крестился — один черт. Подумаешь, дело.