Сундук с серебром

Как-то раз он был до того утомлен и подавлен, что, переступая как-то вечером порог дома, упал бы, если бы не успел ухватиться за косяк двери и сесть на скамью. Перепуганные Мицка и Анка заплакали. Отец попросил воды, жадными глотками выпил ее, и ему стало легче.

— Что-то у меня в глазах потемнело, — сказал он. — Не ревите!

А сам подумал: «Что, если я тоже умру, и девчонки останутся одни на свете?» Это так его испугало, так потрясло, что он не мог сдержать слез. После смерти жены он очень сдал, ослабел душой и телом, и сам это чувствовал. Так они плакали втроем, а потом сидели молча, пока не стемнело и за садом, в куче выкорчеванных пней, не раздался сиплый крик сыча.

Тогда Тоне подумал, что ни плачем, ни молчанием сыт не будешь.

— Сходи за водой и налей в горшок! — велел он Анке. — А ты, Мицка, разведи огонь! Что дальше делать, я потом скажу.

— Почему это я за водой, а не Мицка? — заупрямилась Анка.

— Мицка боится.

— Я тоже боюсь.

На самом деле она совсем не боялась или боялась самую чуточку. Ей просто не хотелось слушаться. Тоне уже давно заметил, что характеры у его дочек совсем разные. Теперь он в этом с горечью убедился. Мицка такая же, как мать: коренастая и добродушная, немного медлительная в движениях и несловоохотливая. Анка же вытянулась вверх, была крепкого сложения; на ее веснушчатом продолговатом лице застыло жесткое выражение. В работе за ней было не угнаться, и за словом она в карман не лезла. Нет, Тоне не мог себя упрекнуть, что он к ней несправедлив, хотя Мицка была ему ближе. Но все-таки Анка видела, что отцовский взгляд никогда не ласкает ее, а как ласково глядела на нее мать и как нежно гладила ее по голове! Анка чувствовала, что вместе с матерью потеряла все, и потому была теперь еще более строптивой и задиристой.

— Ну, учитесь, — гудел Тоне, сидя у очага. — Мицка, сыпь муку в кипяток! Не всю сразу. Да мешать не забывай! Соль положила?

— Положила. Ой, горячо!

Мицка обожглась. Анка злорадно смеялась.

— Отодвинь горшок! Так… А то вся наша стряпня подгорит. Будете мне помогать. Ты, Мицка, по кухне, а ты, Анка, в хлеву…

— Конечно, я — в хлеву, а Мицка по кухне, — огрызнулась Анка.

— Ну, ну, ладно. Ты посильнее.

— Она лентяйка, ей лень поворачиваться.

— Опять ты за свое, — остановил ее отец. — Не будь ты язвой! Сделаем так: сначала в хлеву поработаешь ты, а потом Мицка, а ты будешь тогда на кухне. Вам надо всему научиться.

На том и порешили. Анка больше не перечила.

В этот вечер похлебка, к огорчению Мицки, подгорела. Тоне зачерпнул три раза и потом облизал ложку и положил ее на стол.

— Ну уж как выйдет, так и выйдет.

Так дело и шло. Девочки хватались за все подряд, были неопытны и неловки. Тоне постоянно приходилось присматривать за ними и помогать. Но он и сам толком не разбирался в домашнем хозяйстве и тем более не мог быть тут учителем. Анка и Мицка действовали по собственному разумению. Все страдали: дом, скотина и люди.

— Как это ты один с девчонками управляешься? — спрашивали Тоне соседи, возвращаясь вместе с ним из церкви.

— Да как Бог на душу положит, — отвечал он. — Они ведь растут. Будь они с каждым днем меньше, тогда бы другое дело.

Молчание. Отойдя, он услышал за своей спиной:

— Говорят, денег у него куры не клюют, а сам до того скупой, что работницу нанять боится.

Тоне стало не по себе, и он еще больше насторожил уши.

— Сундук с талерами? А кто их видел?

— Люди говорят. Да и на что ему работница! Он, глядишь, женится, чтоб ему еще чего перепало. Знаем мы его.

Тоне ускорил шаги, чтобы не слышать этих толков. То, что люди считают его более богатым, чем он был в действительности, одновременно и сердило его, и было ему лестно.

За обедом слова соседей не выходили у него из головы.

— Вы когда-нибудь слыхали, — обратился он к дочерям, — что у нас дома полный сундук талеров?

Сестры переглянулись и некоторое время молчали.

— В церкви, на уроке закона Божия, нас ребята дразнили, — призналась Анка, покраснев до ушей.

— Вот как! — кашлянув, сказал Ерам. — И что же вы сказали?

— Да Анка им дала кулаком по носу, — сообщила Мицка.

Тоне подумал и рассмеялся.

— Ну, а как вы думаете, правда это?

Мицка никогда о деньгах не думала. Анка же видела, как отец, когда надо было платить за похороны матери, отпер расписной сундук и достал оттуда талеры. А продав теленка, высыпал выручку на дно сундука. Тогда Анка, лежа в постели, приподнялась, чтобы поглядеть, но отец быстро запер сундук.

— Правда, — теперь заявила она. — Вон он, сундук-то.

— И что он полон доверху — знаешь?

— Немного не хватает, — ответила она.

Тогда Тоне снял с пояса ключ, отпер сундук и приподнял фальшивое дно, под которым скрывался клад. Нет, сундук не был полон. Лишь один его угол занимали блестящие столбики. И все же серебра было столько, что девочки, имевшие самые фантастические представления о ценности денег, глазели на него, словно завороженные. Мицка застыла в немом изумлении, точно перед сияющим алтарем, а в Анкиных глазах вспыхнула алчность.