Суперденьги

Скачки действительно стали сильнее, а жизнь текла без осложнений в течение семи-восьми месяцев после речи президента Джонсона. Брокерские фирмы, работавшие с широкой публикой, открыли новые отделения и прочесывали провинцию в поисках новых агентов. Акции всех компаний выросли раз в десять. Довольно многие из них имели в названии слово «компьютер» или же каким-то иным образом намекали на то, что связаны с обработкой информации. Другие имели отношение к фастфуду, гамбургерам и курятине. Были и сети домов престарелых, и мы внезапно открыли для себя, что гериатрия стала процветающим бизнесом. Молодые люди с бакенбардами в рубашках от Меладандри превращали $5000 в полмиллиона за разговорами с другими молодыми людьми с бакенбардами. Возраст стал серьезной помехой. Никто старше тридцати не мог понять рынка. Но все знали, что рано или поздно это кончится.

Один популярный журнал попросил меня, чтобы я объяснил их читателям, что же все-таки происходит. Я нарисовал сцену в стиле Феллини:

Мы все — на великолепном балу, где в бокалах искрится шампанское, а в летнем воздухе звенит негромкий смех. Но мы знаем, что по правилам игры в какой-то момент Черный Всадник ворвется через распахнутые двери террасы, растопчет и разгонит присутствующих. Тот, кто успеет уйти, спасется, но бал так великолепен, что никто не хочет уходить раньше времени. Поэтому все спрашивают: «Который час? Который час?» — однако на часах нет стрелок.

Конечно же, Черный Всадник появился, и большинство все еще было на балу. В той же статье я написал, что рынок — сущая бессмыслица для каждого, наделенного чувством истории. Чтобы играть, надо нанять Мальчика. Мальчик будет покупать акции, которые смогут вырасти в цене в 10 раз, в местах, куда любой другой побоится сунуться. Мальчику можно платить $1,5 в час плюс еда и жилье, а он еще и газоны вам будет стричь по выходным. Мое сатирическое выступление не возымело никакого действия, и это мягко говоря. К тому же цена услуг Мальчика оказалась слишком низкой. Сразу же после панической скупки 1968 г. я отправился с ежегодным визитом в Гарвардскую школу бизнеса. Во время лекции я спросил студентов, кто из них собирается работать на Уолл-стрит. Поднялся лес рук. Раньше большинство из них хотело бы поступить в Procter and Gamble или General Motors, но главная игра теперь происходила не там. И, конечно же, ни один из них не собирался работать за $1,5, включая стрижку газонов. Они считали, что $20 000 в год были бы справедливыми для начала, а самые бойкие хотели управлять хедж-фондом и получать 20 % от прибыли. В конце концов, они весь год играли в «бумажные портфели» с прекрасным результатом, анализировали сложные варианты, а некоторые уже два-три года всерьез играли на бирже. К концу занятий я начал потихоньку раздражаться: стало ясно, что прежний бизнес-скряга явно вышел из моды и вымер как вид. Некоторые из студентов уже около года работали в хедж-фондах, и нередко за очень приличную плату. Нынче такие вещи редкость, но в те дни все финансовые институты были одержимы экспансией и нанимали всех подряд.

Этими институтами — взаимными фондами, инвестиционными фирмами и университетскими фондами — начало управлять новое поколение. Прежнее поколение было сосредоточено на сохранении капитала, и инфляция нанесла ему серьезные раны. Макджордж Банди из Фонда Форда, самого крупного из всех, разразился памятной всем гневной речью:

Мы осознаем риск нетрадиционного инвестирования, но настоящий экзамен на результативность в управлении денежными средствами — это результат, а не мнение почтенных джентльменов. Нам представляется, что в долгосрочной перспективе осторожность стоила нашим университетам больше, чем непредусмотрительность или избыточный риск.