Супергрустная история настоящей любви

Невзирая на оскорбления, которыми осыпали меня на бывшей родине, некоторые рецензии в самой Народной Республике меня воодушевляют. Бесстрастный Цай Сянбао в 农民日报, «Ежедневной крестьянской газете», описывает мой дневник как «вклад в литературу, я бы даже сказал — вклад в Литературу в классическом ее понимании». И это чистая правда. Я не великий писатель. Но, как выразился Сянбао, записи мои — «поклон Литературе, какой она прежде была (выделено мной)».

В одном Государственные критики единодушны: подлинные жемчужины этого текста — записи Юнис Пак из ее почтового ящика на «ГлобалТинах». Они «представляют собой долгожданное отдохновение от неустанных самокопаний Ленни, — написал Джеффри Шотт-Лю в „сукаблядьревю“. — Она не прирожденная писательница, что не удивительно для поколения, выросшего на Изображениях и Рознице, однако письма ее интереснее и живее всех записей того безграмотного периода, какие мне приходилось читать. Порой она стервозна, это правда, иногда в ней проскальзывают типичные претензии богато-среднего класса, но главным образом видишь ее подлинный интерес к окружающему миру — ее попытку разобраться в опасном наследии семьи и самой понять, что такое любовь, физическое влечение, общение и дружба в мире, чья жестокость со временем начинает отражать жестокость ее детства». И к этому я должен прибавить, что о моей бывшей любви можно сказать многое, обо мне она писала ужасные вещи, и однако, в отличие от ее друзей, от Джоши, от меня, от сотен тысяч американцев, живших в период распада нашей страны, Юнис Пак никогда не питала иллюзий насчет своей исключительности.

3

После отъезда из Нью-Йорка я почти десять лет прожил в Торонто, Стабильность-Канада, где сменил бесполезный американский паспорт на канадский, а имя Ленни Абрамов на Лэрри Эйбрахэм, которое казалось мне очень североамериканским — намек на летний костюм, привкус Ветхого Завета. Так или иначе, после смерти родителей я не мог носить имя, которое они мне дали, и фамилию, которая переехала с ними за океан. В итоге, впрочем, я уехал за океан и сам. Продал остатки привилегированных акций «Штатлинг», получил все свои юани и перебрался в деревенский домик в Вальдарно, в Свободное Государство Тоскана. Я хотел жить там, где меньше данных, меньше молодости, где таких же стариков не презирают лишь за то, что они стары, где пожилой человек может, к примеру, считаться красивым.

Через несколько лет после моей последней иммиграции я услышал, что на распавшийся итальянский полуостров приезжает Джоши Голдманн. Какой-то болонский хмырь снял документальный фильм о периоде расцвета «Постжизненных услуг», и медицинский факультет университета пригласил к себе то, что осталось от Джоши.

«Мы все умрем, — однажды сказала Грейс, эхом повторив за Нетти Файн. — Ты, я, Вишну, Юнис, твой босс, твои клиенты — все». Если в моем дневнике кроется хоть какая правда, то правда эта — в жалобе Грейс. (А может, то была вовсе и не жалоба.)

На сцене лицо моего эрзац-папаши, поначалу состроенное в серьезную ученую гримасу, стремительно распадалось, а тело сотрясал недавно открытый тремор Капасяна, связанный с процессами реверсирования дех-ронификации. Величественно пуская слюни на переводчика, обойдясь без преамбул и извинений, Джоши сообщил нам:

— Мы ошибались. Антиоксиданты оказались тупиком. Нам не хватило времени изобрести новые технологии, которые предотвратили бы осложнения, вызванные применением старых. Выяснилось, что наш геноцид свободных радикалов приносит больше вреда, чем пользы, нарушает клеточный метаболизм, лишает тело контроля. В итоге природа отказалась поддаваться.

И я, как идиот, его пожалел. Когда стали умирать клиенты, когда начался тремор и отказ органов, совет директоров «Штатлинг-Вапачун» уволил Джоши. «Постжизненные услуги» перешли к Говарду Шу, и он сделал из них то, о чем всегда мечтал, — гигантский стильный магазин, торгующий спа-сеансами и пластической хирургией губ. Юнис бросила Джоши еще до начала упадка. Мне мало что известно о молодом человеке, к которому она ушла, но, по моим данным, этот шотландец обладает весьма достойным характером и умеренными амбициями. Я знаю, что по крайней мере некоторое время они вместе жили под Абердином, городом на северных окраинах БКГШ-Лондона. Их отношения оказались единственным плодом единственного семестра, который Юнис провела в Голдсмитс-колледже, пытаясь при поддержке Джоши изучать искусство или же финансы.

Едва Джоши допел свою песнь, я выбежал из зала. Не хотелось спрашивать, каково ему знать, что он вот-вот умрет. Даже спустя столько лет, даже после его предательства, миф основания, связавший нас, не допускал такого вопроса.

4