Суперинтендант и его заботы

– Почту за честь.

Джан-Франко что-то тихо сказал гондольеру и следом за госпожой Редфилд поднялся в дом.

Марджори, чрезвычайно оживлённая, выглянула из своей спальни, ойкнула, увидев гостя, поздоровалась и снова скрылась. Лавинию кольнуло привычное сожаление, что она уделяет работе куда больше времени, чем давней подруге и преданной секретарше, даже сейчас, почти в отпуске. Жестом пригласив Джан-Франко сесть, она поинтересовалась:

– Граппу, вино, аква-виту?

– Вино, если есть – белое.

– Что-то тут было в баре, сейчас посмотрим.

Совместными усилиями они выбрали Soave Colli Scaligeri, молодой человек лёгким движением пальца выманил пробку и разлил вино по бокалам. Пригубил, кивнул одобрительно.

– Так всё-таки, синьора коммандер, как вы собираетесь искать исчезнувшего артиста?

– Пока что я вообще не уверена, что его нужно искать!

– Как это? Вы считаете, что это не связано с проклятием?

– Почти наверняка не связано. Что мы вообще знаем о произошедшем двадцать два года назад? Только то, что услышали от Донти, который даже свидетелем не был. Ему рассказал охранник, и это всё. С кем и о чём Руджеро Басси говорил после того, как ушел за кулисы, в какую сторону пошёл, снял ли он сценический костюм или нет – ничего этого мы не знаем.

– Двадцать пятое февраля – время карнавала. Вполне мог выйти из театра в плаще и шляпе Дон Жуана, никто бы и бровью не повёл.

– Вот именно! Басси мог с кем-то поссориться, ему могли прислать срочное сообщение магвестником или курьером, наконец, его мог просто допечь до самого некуда Донти с его гиперопекой! Помните, как он сказал? «Человек, которому я много лет был братом, нянькой, слугой и защитой». Такое отношение вполне могло надоесть. Так что для начала я поговорю с нашим прекрасным господином суперинтендантом и узнаю детали. А дальше видно будет.

– Понятно… Ну, а рассказанное Паскуале Донти, его ответы на наши вопросы – полезны? Мне показалось, что ничего, что бы имело отношение к последним неприятностям в «Ла Фениче», он не сказал.

– Пока не знаю. Какая-то фраза зацепилась и не даёт мне покоя, но я не могу вспомнить, чего именно она касалась.

– Всплывёт, надо только отпустить…

– Всплывёт, – согласилась Лавиния.

В молчании они допили вино, и Джан-Франко встал.

– Оставляю вас, синьора коммандер. Поручения на завтра есть?

– Пожалуй, да. Мне хотелось бы поподробнее узнать историю здания театра. Что было на этой площадке до него…

– Жилой дом с тратторией.

– Это мне известно, – госпожа Редфилд нетерпеливо мотнула головой. – Кто там жил, кто его строил, отчего дом загорелся, выгорел ли насмерть или сохранились, например, сваи?

Последнее слово отозвалось будто толчком у неё в груди. Лавиния замолчала, прислушиваясь, потом кивнула.

– Да, вот именно. Сваи. И история последнего пожара, в подробностях и с именами.

– Будет исполнено, госпожа коммандер!

И Джан-Франко вышел.

Часть 4

“Der Vogelfänger bin ich ja, Stets lustig heissa hopsasa! Ich Vogelfänger bin bekannt Bei Alt und Jung im ganzen Land” (Mozart, “Die Zauberflote”, aria Papageno)

Я – самый ловкий птицелов, Я молод, весел и здоров! Куда б зайти мне ни пришлось, Повсюду я желанный гость! (Моцарт, «Волшебная флейта», ария Папагено)

Театр был полон, и блистали не только ложи, но и партер, и даже ярусы.

Синьор суперинтендант усадил высоких гостей в ложе прямо возле сцены, справа, выразил всемерный восторг и убежал. Марджори, вплотную придвинувшись к ограждению, с удовольствием разглядывала зал, золочёные завитки и красный бархат, сияющую тысячами огней люстру и фрески потолка, туалеты дам и ливреи капельдинеров. Госпожа Редфилд, которой пришлось надеть платье, была этим чрезвычайно недовольна; она почти спряталась за бархатной портьерой и разглядывала занавес, тоже красный с золотом. На занавесе была изображена, разумеется, птица Феникс.

Наконец третий удар колокола прозвучал, свет в зале погас, и золотой Феникс взмахнул крыльями.

Через какое-то время Лавиния откинулась на спинку кресла и опустила веки: она поняла, что ей совершенно не важно, будет ли она смотреть на сцену и видеть артистов, или только слышать, главное – не выключать в своём сознании музыку… Особенно поразил её голос Царицы Ночи – блестящий, холодный, прямой и острый, словно кинжал-мизерикордия.

Когда смолкли волшебные голоса, и удар колокола возвестил об антракте, госпожа Редфилд открыла глаза и посмотрела на Марджори.

– Это ты что, спала? – спросила та с сомнением.

– Нет, – успокоила её Лавиния. – Это я слушала и думала.

– И что надумала?

– Антракт у них длинный, полчаса. Мы выйдем в фойе и оглядимся. Потом ты отправишься в буфет пить шампанское, а я проникну за кулисы и посмотрю, что творится там.