Суперкот против мышиной мафии

Третий звонок прояснил гораздо меньше, чем второй. У Яблочного карманов не было вовсе, кроме крошечного нагрудного для ключей от дома. У Вити с детства была привычка держать руки в карманах, что очень не нравилось его домашним. Поэтому все костюмы Вите шили на заказ с карманами-обманками, а в готовых джинсах жена собственноручно аккуратно их застрачивала. Конечно, у Вити были припрятаны секретные одежки с карманами, но сегодня ему не удалось их надеть, так как жена провожала его до самой двери, даже сама аккуратно завернула подарок в красивую бумагу.

На Андрея Зайченко я очень рассчитывал: ну почему бы ему не прихватить Пастушку во время демонстрации фокусов. Выслушав по телефону мой печальный рассказ, Зайченко кинулся проверять свои карманы, которых у него было много, и все они оказались довольно вместительными. Вот полный перечень найденного в ходе проверки у Андрея: три носовых платка, высохшая косточка от абрикоса, большой грецкий орех и маленькое яблоко, древняя сушка с обсыпавшимся маком, пять рублей одной монетой. И вот ещё… – тут Андрей ужасно смутился, – грязная вилка со стола. Видимо, от неудачного фокуса осталась. То ли Андрюхиного, то ли Гошиного.

– Слышь, старик, я тебе заброшу вилку-то, только послезавтра, если ты будешь дома. Завтра я очень занят. Заодно и поболтаем без суеты.

Надежда таяла с каждой минутой. Оставались только мальчишки Антоновы. Однако, время уже позднее, соседям звонить неприлично. К тому же мне пришло в голову, что с ребятами лучше поговорить с глазу на глаз. Мне припомнилось, с каким ужасом взирал Антонов старший на своих сорванцов во время представления. Нет, папаша не должен заподозрить, что сегодня произошло такое ужасное событие, невольными свидетелями которого были все мы, включая и его самого.

Эта новая мысль меня потрясла. Ведь в комнате всё время находилось не меньше пяти человек одновременно, и один из них должен был что-то заметить, даже не придав в тот момент этому значения. Но тут я окончательно запутался: ведь если никто не прихватил игрушки по ошибке, значит, кто-то взял их нарочно. Но как раз этого быть не может, ведь за весь день в комнату не входил ни один чужой человек. Это рассуждения меня смутили, я сидел в кресле не в силах больше ни о чём думать. Так и не заметил, как заснул сидя…

Когда утром я проснулся, уже давно уже было светло: большие часы на стене показывали восемь. Окончательно проспал и опоздал на работу! Я в ужасе соскочил с кресла и вспомнил, что сегодня должно быть воскресенье. Ведь вчера совершенно точно была суббота. Чтобы совсем проснуться, я пошёл сварить себе кофе и по пути на кухню вспомнил об ужасном событии, случившемся вчера. Уже за чашкой горячего и чересчур сладкого кофе вспомнил и о последней своей надежде на рассеянность братьев Антоновых, нечаянно прихвативших наши семейные реликвии. Придётся с утра пораньше прогуляться по двору, хотя все взрослые предпочитают в воскресенье подольше побыть дома и полениться. Зато мальчишки наверняка выйдут пораньше, у них всегда так много дел, что нужно приступать к ним с самого утра.

Однако во дворе никого, кроме нашей дворничихи Гортензии Васильевны Собакиной, не было. Или я вышел слишком рано, или уже опоздал.

– Доброе утро, Гортензия Васильевна!

– Здрасьте, здрасьте, Пётр Петрович. Как вы там один дома?

– Да пока ничего, вот вчера у меня гости были. Надеюсь, мы не очень шумели?

– А мы вчера на дачу ездили, так что ничего услышать не могли.

«Вот повезло, так повезло!» – подумал я. Тут мне опять посчастливилось: из подъезда выбежали Гоша и Лёша Антоновы, избавив меня от необходимости поддерживать светскую беседу с Собакиной.

– Здрасть, тёть Гор, – на ходу выпалил младший из братьев.

– Привет, бандиты, – бодро откликнулась дворничиха Гортензия, которая настаивала, чтобы её называли Тесси, а не Г'oра. Но согласитесь, тётя Тесси звучит немного нелепо.

В бандиты мальчишки попали вовсе не за Г'oру. И не то, чтобы она к ним плохо относилась. Просто дворничиха Собакина величала «бандитами» всех людей от двух до шестнадцати лет. Лиц мужского пола от шестнадцати до тридцати Гортензия называла «убивец», а женского – «мымра расфуфыренная». И только после тридцати люди заслуживали право называться именем и отчеством. В самом крайнем случае – фамилией. Лишь молодой участковый Прошкин удостаивался обращения «товарищ старший лейтенант участковый Прошкин». Такая уж была у Гортензии Собакиной классификация окружающего населения.

– Здрасть, дядь Петь, – успели заметить меня мальчишки на полминуты раньше, чем скрылись за углом.

– Привет-вас-то-мне-и-надо! – выпалил я на одном дыхании, не то они бы точно смылись.

– Так пошли на детскую площадку, там и поговорим спокойно, пока всю малышню во двор не выпустили.

Я кивнул удивленной Собакиной, и скрылся за углом вслед за мальчишками. То-то озадачена теперь дворничиха моими загадочными делами с «бандитами» Антоновыми. Наверняка я попал в чёрный список взрослых, не внушающих доверия.