Супервольф

Я поинтересовался:

– Но, пан Рудницкий, где же вы собираетесь воевать с фашистами?

– Где угодно. Например, на Западном фронте.

– То есть вы готовы покинуть Россию в самый трудный для нее момент?

– Что значит – готовы? Андерс уже формирует эшелоны до Красноводска, оттуда морем в Иран. Этот вопрос уже решен.

Это звучало настолько невероятно, что я не удержался от возгласа:

– И Сталин согласился?!

– У него не было выбора. Черчилль и Рузвельт пригрозили ему прекращением поставок оружия и продовольствия.

Последнюю, пронизанную неизбывным польским гонором, фразу я пропустил мимо ушей. Чтобы по такому пустяковому поводу союзники решились рассориться с кремлевским балабосом? Как же, ждите! Я попытался привлечь их внимание к суровой реальности.

– Но в таком случае вы развязываете Сталину руки!

– Каким это образом? – засмеялся ротмистр.

Что я мог сказать ему? В чем Мессинг мог убедить этого ослепленного злобой патриота, пусть даже мне еще пару лет назад удалось проведать, что немцы дойдут до Сталинграда и отсюда покатятся на запад? Не пройдет и двух лет, как красные будут поить коней из Вислы.

Предупредить, что Варшава сгорит в огне их бесплодного фантазирования? Разве они поверят? Разве рядовой, тем более еврей, в силах судить о хитроумности высшего польского расчета? Но и оставить их в неведении относительно судьбы Польши мне совесть не позволила. Пусть потом не говорят, что были слепы, что поддались искушению гордыни, что за деревьями не увидали леса.

Я попытался как можно более проникновенно внушить Климецу и Рудницкому:

– Если вы покинете Россию, а Сталин победит немцев – а он победит! – у него не будет никаких обязательств перед Польшей. Наоборот, он сочтет – раз вы бросили союзников, более того, родственников-славян, в самый трудный момент, значит, вы являетесь предателями. Значит, с вами нужно обращаться как двурушниками. И в этом его поддержит весь народ, а ведь Польше вечно жить бок о бок с Россией.

Климец, человек опытный, уточнил:

– Пан Мессинг, вы постоянно употребляете «вы», «мы». Проясните позицию, на чьей вы стороне?

– Я на стороне и Польши, и как гражданин Советского Союза, на стороне России.

Мое официальное заявление произвело неизгладимое впечатление на соседей.

Наступила пауза, в течение которой только Поплавский сохранял спокойствие – он как штопал свой прохудившийся носок, так и продолжал штопать. Два заклятых патриота попеременно краснели и бледнели, время от времени бросали друг на друга взгляды, наконец молчанка закончилась.

– Пан Мессинг не сочтет, что мы желаем поражения России?

– Ни, панове, мы ж союзники! Поверьте, будущее подскажет – нет отдельной правды для Польши, как нет ее и для России. Истина в согласии, а его мы сможем добиться, только если пройдем с москалями весь этот нелегкий путь. Только тогда они будут считаться с нами. Только тогда они будут вынуждены поделиться с вами властью. Да, ее будет немного, но достаточно для возрождения, особенно если союзники помогут. Если нет, старой Польше каюк!

– Вы полагаете, будет новый раздел?

– Ни. Хозяин слопает ее целиком.

Подполковник Климец наложил резолюцию:

– Это непатриотичная точка зрения.

Поплавский почти не принимал участия в этих дискуссиях. Он отмалчивался, и только перед самым Ташкентом, когда мы остались одни в купе, посетовал на неуемность и предвзятую горячность польской натуры.

– Эх, пан Мессинг, такими нас бабы нарожали! Все только и мечтают вырваться из лап москалей. Можно подумать, что в Персии нам будет лучше. Мы готовы воевать где угодно – на Ближнем Востоке, в Египте, Испании, Италии, Норвегии, только не рядом с москалями. Но я хотел поговорить о другом…

Он сделал длинную, многозначительную паузу.

Меня коснулось недоброе предчувствие. Какая-то холодная тень легла на сердце, застопорила мысли.

– Вы мне симпатичны, пан Мессинг. Помнится, когда вас вызвали к этому напыщенному индюку Пилсудскому, вы повели себя благородно и не предали своего воинского начальника. Если пан Мессинг не против, я хотел бы дать ему совет.

Я пожал плечами.

– Конечно, пан майор.

– Держите язык за зубами, пан Мессинг. И крепко держите.

Я растерялся.

– Пан Поплавский имеет в виду донос?

– А вам, пан Мессинг, не кажется странным, что в купе собрались одни поляки? Они к тому же оказались завзятыми политиками. Если вы обратили внимание, в вагоне есть свободные места, а нас засунули в одно купе.

– Проводница объяснил, что так легче убирать вагон.

– Цо, возможно, и так. А если не так? Учтите, из нас троих только вы радяньский гражданин. С нас взятки гладки. Мы на пароход и ту-ту.

* * *

В Ташкенте мы расстались холодно, только Поплавский один на один пожал мне руку и шепнул:

– Будь осторожен, пан Мессинг.

Прямо с вокзала, отдуваясь от жары, я отправился в местное концертное бюро.