Супервольф

Хотелось выть.

Я, пребывая в каталептическом состоянии, прослезился.

Нужен им в кирпичном доме Власов, тем более Пилсудский! Пусть о них болит голова у сотрудников центрального аппарата. У них своих забот хватает. Самым важным заданием, поставленным руководством НКВД перед узбекским наркоматом как самым сильным в Средней Азии, считалась работа с армией Андерса. Из Москвы предупредили – не вздумайте рубить сплеча. В этом деле нужна особая деликатность, а то мы вас знаем. Схва́тите какого-нибудь высокопоставленного контрика, шлепнете под горячую руку, а генерал Андерс в Москве на встрече со Сталиным или, что еще хуже, с Черчиллем, такую антимонию разведет, что хоть святых выноси. Вы тогда отправкой на фронт не отделаетесь.

Местные чекисты спали и видели, как бы поскорее сбагрить всех поляков в Красноводск, а оттуда морем в Пахлеви. Но беда в том, что, опять же по указанию центра, в ожидании этого долгожданного момента нельзя сидеть сложа руки – надо заниматься организацией агентуры, внедрением агентов дальнего прицела, а также выявлением откровенных и злейших врагов советской власти (первых можно выпускать через одного, вторых без исключения ликвидировать, но тихо).

Руководитель наркомата внутренних дел Гобулов Амаяк Захарович (будем и в дальнейшем называть его так) схватился за голову – работы по горло, кадры малограмотные, исполнители тупые. Как тут не ошибиться?! Ошибешься, и Москва тут же спросит – вы куда смотрели, свиные рыла? Тут еще присланный из Новосибирска хваленый внештатный сотрудник принялся нос воротить. Какие отличные характеристики давали этому чистоплюю – он и то, он и се…

Ну, решили в кирпичном доме, эту размазню быстро призовем к порядку, а вот как быть с поляками? Хоть гевалт кричи.

В ночной тиши, под зудение местного комариного племени, мне открылась простенькая истина – безумцев лечат, а дураков калечат. В этой народной мудрости таилось куда больше смысла, чем во всех вечных истинах. Я лежал и прикидывал, как совместить ближайшее будущее с возможностью и в дальнейшем жить и трудиться по-коммунистически – то есть хорошо питаться, сохранить здоровье, иметь успех у публики. Проблема не из простых, пусть даже Мессинг и отличался абсолютной невосприимчивостью к боли.

Трудные задачки порой подкидывает жизнь.

Я прикидывал – как бы мне впасть в такую каталепсию, чтобы отделаться легкими ушибами, максимум – сломанными руками и ногами. В этом случае можно будет говорить о чуде, а также о победе духа над материей или познанного над непознанным.

Осознание поджидавшего меня ближайшего будущего, в общем, соответствовало историческому ходу событий, так как через три дня меня внезапно по телефону вызвали из номера. Я спустился вниз, вышел из гостиницы, где двое дюжих военных резво подхватили Мессинга под руки и попытались посадить в автомобиль.

Сразу не получилось.

Я и не думал не сопротивляться, просто споткнулся о невероятно высокую подножку «эмки». Тогда один из вояк коленом так наподдал мне, что я влетел в салон, как влетает в камеру строптивый заключенный.

В кирпичном доме офицеры, сопровождавшие меня в машине, завели в комнату, где, кроме массивного стола и табуретки на толстых ножках с дырочкой посередине, никакой другой мебели не было. Один из них вышел, другой назвался младшим лейтенантом Гнилощукиным. Он, оказывается, еще вчера ждал меня, а я, оказывается, прихворнул. Гнилощукин пообещал вылечить меня от всяких недугов. Он взял стоявшую в углу тяжелую, обитую металлическими полосками палку и поинтересовался:

– Ну что, морда контрреволюционная, будешь нос воротить? – затем ударил палкой по столу.

Стол загудел, заходил ходуном. Гнилощукин показал мне палку и спросил:

– Знаешь, что это?

Я отрицательно покачал головой.

– Это бита для игры в городки. У нас в управлении я чемпион, – похвалился Гнилощукин.

Но беседовать мы начали вовсе не о городках. Гнилощукин потребовал немыслимое – выложить все, до последней капельки! И не тянуть с раскаянием, а то я тебя, поганая морда, оставлю без яиц.

Я попытался прикинуть – «поганая морда», это антисемитизм или нет? Выражение двусмысленное, однако к делу не подошьешь. Однако вернемся к предложению Гнилощукина.

– Хочешь посмотреть, как это делается? – заорал Гнилощукин.

– Что?

– Как бьют по яйцам.

– Нет, – признался я.

– Тогда колись. Вот тебе, контрик, бумага, вот ручка, а вот чернила. Писать будешь в моем присутствии… Ты понял, артист, в моем присутствии!! Намарай все, что знаешь. Если чего забыл, я тебе подскажу.

Мне стало легко и страшно. Подступал сулонг, я едва справлялся с ним. В тот момент я взмолился – только бы не узреть в будущем судьбу Гнилощукина! Ни в коем случае нельзя позволить ему коснуться меня городошной битой, иначе я не выдержу и выложу все, что знаю. Уже через год его не будет на белом свете, но об этом даже заикаться нельзя.

Небо, смилуйся!

Между тем Гнилощукин от души обрабатывал битой письменный стол.