Супервольф

Врач и изображавший медбрата охранник буквально онемели. Такой деликатности в стенах тюремного лазарета им еще не приходилось встречать.

Тут я вспомнил Гнилощукина, его предсказание относительно малой нужды и заявил:

– Ссать хочу!

– Что? – не понял капитан.

– Что здесь непонятного? – спросил я. – Мне до сих пор не давали утку, я мочился под себя.

Цвет лица врача изменился настолько стремительно, что мне стало ясно – атаку веду в верном направлении.

– Гнилощукин просил написать все, что я знаю. Дайте мне бумагу и ручку, я напишу. Но прежде утку, потом все остальное. Жалобу наркому, например…

На врача, как, впрочем, и на медбрата, без жалости смотреть было нельзя.

Майор взглядом отослал их, они стремглав выскочили в коридор. Появились с небывалой поспешностью. Мессинг оправился, утерся мокрым холодным полотенцем, ему сменили постель, после чего врач и охранник исчезли, будто их не было.

Ермаков придвинул стул и подсел поближе.

– Вы неправильно поняли Гнилощукина. Он не имел в виду применять физическое воздействие. Это был несчастный случай.

– Я не знаю, что имел в виду Гнилощукин, только он «перегнул палку». Об этом я тоже доложу наркому.

Ермаков усмехнулся.

– Хорошо, вам дадут чернила и бумагу.

* * *

Составив отчет, более похожий на жалобу, я более недели ждал результата. Все эти дни ко мне относились с повышенным вниманием. Страх сотрудников, имевших доступ в мою камеру, был настолько горяч и обилен, что мне не составило труда выявить причину молчания руководства. Нарком внутренних дел Узбекистана Гобулов Амаяк Захарович в связи с намечавшимся в скором времени завершением отправки частей Андерса в Красноводск, а затем в Иран, был вызван в Москву, а без него никто, в том числе и Ермаков, не хотел брать на себя ответственность за высокопоставленного (или, как выразился один из охранников-медбратьев, – «хитрожопого») стукача.

Прибытие большого начальника я уловил загодя. В больнице началась суматоха – врач прибежал в мою камеру и, задыхаясь от волнения, спросил – смогу ли передвигаться, если мне принесут костыли? Эта забота и хлеставший из него страх обнадежили меня, я потребовал кресло-каталку. Все бросились на поиски каталки. Такого предмета в тюремной больнице не оказалось. Пришлось обратиться в соседний военный госпиталь.

Вечером, когда спала жара, меня усадили в каталку и, ни слова не говоря, повезли к лестнице, где два дюжих охранника подхватили кресло и поволокли по лестнице на третий этаж – как оказалось, в кабинет самого главного балабоса, заведовавшего кирпичным домом.

Все эти дни Мессинг старался не тратить времени даром. Набирался сил, прикидывал, как половчее выскользнуть из объятий такого цепкого, многорукого и многоликого отца, как НКВД.

К сожалению, мне так и не удалось выяснить, что курит Амаяк Захарович. Скорее всего, нарком предпочитает персидские сигареты, которыми после августа сорок первого контрабандисты завалили Ташкент. Представьте мое разочарование, когда в кабинете Гобулова я не обнаружил ни запаха табака, ни какого-нибудь другого аромата – например, одеколонного или насыщенного женского духа, способного донести до меня подспудные мысли местного балабоса.

Товарищ Гобулов оказался красавцем – высокий, с тонкой талией, аккуратными усиками, он трудно поддавался гипнозу. Мысли прятал глубоко, не подступиться.

Но я не терял надежды. Пусть мои недоброжелатели думают и пишут, что угодно, но Мессинг и без применения идеомоторики или гипноза имел возможность докопаться до причины такого странного гуманизма несгибаемых чекистов, который они проявили к залетному гастролеру. В те суровые дни, когда меня поместили в тюремный лазарет, мне пришлось мысленно познакомиться со множеством трагических историй, которые то и дело случались с подследственными в подвалах местного кирпичного дома.

С высоты четырнадцатого этажа подтверждаю – эти рассказы меня не столько испугали, сколько взбодрили. Ермаков и Гнилощукин подтащили меня к краю пропасти и на самой кромке дали возможность передохнуть. Я был просто обязан воспользоваться представившейся удачей и для поднятия духа заглянул в бездну. Оттуда, не мигая, на Мессинга пялились желтые, манящие ужасом, прилипчивые глаза альтернативного будущего. Оно непонятно каким образом соседствовало с обещанным мне счастливым концом, наблюдавшим за мной сверху, сквозь божественную лазурь. Незримые сущности, в том числе «измы» и «сти», всякие прочие химеры и эйдосы, толпившиеся рядом, с любопытством ожидали, что предпримет завзятый экстрасенс, чтобы отскочить от края бездны! Какой пируэт совершит?