«Я знаю здесь немногих любителей чтения, — говорит Анжелике Генриетта Английская, — Возьмите моего деверя, короля. Он недоволен, если писатель или драматург не несет ему первое издание своей книги, но ведь у него нет ни малейшего намерения прочитать оттуда хоть одно слово».
В ответ Анжелика сознается, что и она читает очень мало. И хоть нас несколько разочаровывает это признание, оно говорит о нежелании авторов скрывать недостатки своей героини: она — дитя своего времени. Противоречивого времени, когда, помимо книгопечатания, широко развивалось издание периодики, но и то, и другое оставалось уделом, увы, немногих.
И здесь тоже угадывается ассоциация с пятидесятыми годами XX в., когда «внешнее величие почти монархического режима V республики соединялась с царством меркантилизма (особо расцветшего, как известно, при Луи XIV —
«Анжелика и король» — одно из многочисленных звеньев в цепи повествования супругов Голон — еще более, чем все другие, представляет собою в то же время самостоятельный роман, достойный занять место в ряду таких близких ему по времени исторических полотен, как романы М. Дрюона о Капетингах, А. Н. Толстого о Петре Первом или фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный».
Не к восклицанию ли Грозного «Нет невинно осужденных!» восходит дьявольски соблазнительная логика рассуждении венценосного героя романа Голон: «Поломать жизнь человеку... из ревности и зависти — есть действие, несовместное с ролью истинного сюзерена. Сделать то же самое при условии, что казнь одного человека избавит народ от... несчастий — есть действие мудрое...»?!
Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.8
Но вот позади Версаль с его пышностью и интригами. Четвертая книга романа уводит от него Анжелику все дальше.
Как уже было сказано, пренебрегая наставлениями Дегре, Анжелика, преследуемая своим другом-полицейским, устремляется в Марсель.
Там Дегре убеждается, что неукротимая маркиза дю Плесси выиграла поединок.
Это была в известном смысле пиррова победа. Количества и размеров предстоящих испытаний Анжелика, конечно, себе не представляла.
Странствия Анжелики и Жоффрэ по Средиземноморью — не что иное, как дань традиции рыцарского куртуазного романа, к которому, как мы говорили ранее, обратились авторы: именно в куртуазной литературе, «как в греческом романе, любовники соединяются, помытарствовав и натерпевшись по белу свету»[77]
. Снова корни произведения Голон уходят в глубь истории романа: «Элемент странствований... — один из необходимых в организме греческого романа; соединение его с эротическою данною и составляет, в сущности, канву романа»[78].Картина, предстающая перед глазами читателей «Неукротимой Анжелики» и некоторых страниц «Анжелики и ее любви», содержащих ретроспекции из жизни Пейрака-Рескатора — ярчайшая фреска интереснейшего района земного шара, средоточия культуры и сложнейших взаимоотношений народов Европы, Азии и Африки, выработавшего даже свой общий язык — сабир, кишащего купцами, пиратами, певцами, поэтами, невольниками, гаремами. Пожалуй, в известном смысле размашистый эпитет А. Иноверцевой — «черт знает, какой Восток» — применим все же к этой области, где переплелись языки, культуры, религии и нравы народов, начиная с древнейших времен.
Впрочем, маршрут Анжелики легко проследить по географической карте. Напомню его: Марсель — Антибы — Специя — Тоскана — Горгонзола — Корсо — Капрайя — Корсика — Сицилия — Кеос — Киклады — Крит — Мальта — Алжир — Мекнес — Сеута.
Авторы показывают нам Средиземноморье, берега которого «сделались еще более цветущими по причине благосостояния обитателей и отсутствия всякой унылой религии или унылого законодательства»[79]
в IX-X веках, но в XV-XVI стали «ареной ожесточённых столкновений между христианскими державами Европы и мусульманской Турцией»[80].Супруги Голон доносят до нас все своеобразие этого удивительного района земного шара: и его «певучесть», и колоритность разношерстного племени «джентльменов удачи», и хаос, который был следствием упомянутых выше религиозно-политических столкновений.
Пестрота средиземноморской одиссеи Анжелики кажется невероятной. Но что поделать: авторы поместили свою героиню в «традиционный очаг морского разбоя», в котором «к концу средневековья... возник мощный центр пиратства, вошедшего в историю под названием Берберийского, который в течение трех столетий терзал средиземноморскую навигацию и торговлю»[81]
.