Она размышляла, стоит ли заявить, что она хочет поговорить со своим адвокатом, но опасалась, что после этого будет выглядеть виновной. Ее родители могли себе позволить нанять лучшего адвоката по уголовным делам в городе, но она боялась их просить. Что они подумают, если она попросит их найти ей адвоката? И как же Марко? У них должны быть разные адвокаты? Такая несправедливость приводила ее в ярость, она ведь знала, что они не могли навредить своему ребенку, а полиция занималась не тем, чем следовало бы. А в это самое время Кора где-то одна, ей страшно, с ней плохо обращаются, или… Энн казалось, что ее сейчас вырвет.
Чтобы побороть тошноту, она начала думать о Марко. Но потом снова представила, как он целует Синтию, как касается ее тела – тела, гораздо более желанного, чем ее собственное. Она говорила себе, что он был пьян, что, вероятнее всего, Синтия начала к нему приставать, как он и утверждал. Энн видела, как Синтия подкатывала к нему весь вечер. И все же Марко вышел с ней на задний двор покурить. Он виноват в такой же степени. Они оба отрицали, что у них роман, но Энн не знала, чему верить.
Открылась дверь, и от неожиданности она подскочила. Вошел детектив Расбах, за ним – детектив Дженнингс.
– Где Марко? – спросила Энн дрожащим голосом.
– Ждет вас в коридоре, – ответил Расбах и коротко улыбнулся. – Это не займет много времени, – сказал он мягко. – Пожалуйста, расслабьтесь.
Она слабо улыбнулась ему в ответ.
Расбах указал на камеру под потолком.
– Допрос будет записываться.
Энн в ужасе посмотрела на камеру.
– А это обязательно? – спросила она и перевела тревожный взгляд на детективов.
– Мы всегда записываем допросы, – ответил Расбах. – Это нужно, чтобы обезопасить всех участников.
Энн нервно поправила волосы и попыталась выпрямиться на стуле. Полицейская неподвижно стояла у двери, как будто они все боялись, что Энн попытается сбежать.
– Принести вам чего-нибудь? – спросил Расбах. – Кофе? Воды?
– Нет, спасибо.
Расбах приступил к допросу:
– Хорошо, тогда давайте начнем. Пожалуйста, укажите свое имя и дату рождения.
Задавая тщательно сформулированные вопросы, детектив помогает ей заново пережить события того вечера, в который пропал их ребенок.
– Что вы сделали, когда увидели, что ее нет в кроватке? – спросил Расбах. Его голос звучал ободряюще, по-доброму.
– Я уже говорила. Кажется, я закричала. Меня вырвало. Потом я позвонила в «911».
Расбах кивнул.
– Что сделал ваш муж?
– Пока я звонила, он обыскивал второй этаж.
Расбах смотрел ей прямо в глаза, его взгляд стал пристальнее.
– Какой была его реакция?
– Он был в ужасе, в шоке, как и я.
– Вы не заметили, чтобы что-нибудь еще пропало, кроме ребенка, или было не на своем месте?
– Нет. Перед приездом полиции мы обыскали весь дом, но ничего не нашли. Единственное, что было не так – помимо исчезновения Коры и ее одеяльца, – это открытая входная дверь.
– И что вы подумали, когда увидели пустую кроватку?
– Я подумала, ее похитили, – прошептала Энн, опустив взгляд на стол.
– Вы сказали, что разбили зеркало в ванной, после того как обнаружили пропажу, до приезда полиции. Зачем вы его разбили? – спросил Расбах.
Энн сделала глубокий вдох, прежде чем ответить.
– Я разозлилась. Я разозлилась, потому что мы оставили ее дома одну. Это мы виноваты, – ее голос был лишен выражения, нижняя губа дрожала. – А вообще-то, можно мне воды? – попросила она, поднимая глаза.
– Я принесу, – вызвался Дженнингс, вышел и вскоре вернулся с бутылкой, которую поставил на стол перед Энн.
Она с благодарностью открыла ее и отпила глоток.
Расбах возобновил допрос:
– Вы говорили, что выпили вина на вечеринке. Вы принимаете антидепрессанты, а с алкоголем их эффект усиливается. Вы считаете заслуживающими доверия свои воспоминания о случившемся?
– Да, – ее голос был тверд. Казалось, что вода ее оживила.
– Вы уверены в вашей версии произошедшего? – спросил Расбах.
– Уверена, – ответила она.
– А как вы объясните, что розовое боди нашлось под подстилкой на пеленальном столике? – голос Расбаха звучал уже не так мягко.
Энн почувствовала, что самообладание ее покидает.
– Я… я думала, что бросила его в корзину, но я так устала. Наверное, оно само как-то туда запихнулось.
– Но вы не можете объяснить, как?
Энн понимала, к чему он ведет. Как он может доверять ее версии событий, если она даже не может объяснить, почему боди, которое, по ее словам, она положила в бак для белья, оказалось под подстилкой на пеленальном столике?
– Нет. Я не знаю, – она принялась выкручивать руки под столом.
– Есть ли вероятность, что вы могли уронить ребенка?
– Что? – она резко подняла глаза и встретилась глазами с детективом. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно: ей казалось, что он видит ее насквозь.
– Есть ли вероятность, что вы могли случайно уронить ребенка и девочка пострадала?
– Нет. Ни в коем случае. Такое я бы запомнила.
Расбах был уже не так дружелюбен. Он откинулся на стуле и недоверчиво склонил голову набок.
– Возможно, вы ее уронили, и она ударилась головой, или вы стали ее трясти, а когда снова вернулись проверить, она не дышала?