Супружеские игры

При коммунистах ему тоже частенько доставалось от прессы – некоторым не давало покоя его буржуазное происхождение: до войны отец Эдварда владел фабрикой. Эдварда тогда эти статьи в прессе сильно расстраивали. Потому что в этом хоре голосов какой-нибудь мог стать решающим – им ничего не стоило отобрать его любимое детище – журнал.

Нынче счеты сводились в узкой среде интеллигенции, и потому для него они были сродни комариным укусам, не более того. Как-то раз он со смехом зачитал мне один фрагмент из текста своего коллеги по институту. Тот написал об Эдварде, что его знание американской литературы кончается на чтении вывешиваемого в «Макдоналдсе» перечня блюд. Но всем было известно, что Эдвард – один из лучших специалистов по западной литературе. Людей, допекавших его, Эдвард презирал – обычно это были те, чьим мнением он не дорожил. Просто не считал их европейцами. Тот, кто в его глазах был лишен звания европейца, автоматически скатывался до уровня млекопитающего. А посему он, возможно, просто не подозревал, до какой степени все это ранило меня. Мужчины временами бывают такими тупыми. Ну в самом деле, неужели так много воображения нужно для того, чтоб представить себе, что я чувствовала? Муж ушел к молодой, а его покинутую жену атаковали со всех сторон. А может, я просто не сумела приспособиться к новой ситуации в своей жизни. Как если бы кролика выпустили из клетки на природу – его вмиг бы загрызли. Так и со мной. Эдвард будто держал меня в клетке, а потом вдруг открыл ее и сказал: «Справляйся сама». И я мгновенно столкнулась с хамством, грубостью, человеческой непорядочностью. А как защититься, не знала. Ребенком я жила среди простых людей, подобных открытой книге. Это были добрые люди. Около себя я видела только доброжелательные, улыбавшиеся лица.

«Да благословит тебя Господь, Дарья», – частенько слышала я. На Пасху кто бы ни зашел к нам в дом, он начинал с троекратного лобызания: «Христос воскресе!» Эдвард не понимал этих обычаев.

– Почему чужие люди целуют меня прямо в губы? – не скрывая брезгливости, восклицал он.

– Потому что Христос воскресе, – смеясь, отвечала я.

Эдвард окружил меня собой, как окружают город защитным валом, спрятал за широкой спиной от остальных людей. Он был единственным человеком, которого я видела изо дня в день. Поэтому я привыкла, что со мной рядом всегда был очень культурный человек, особенно в плане слова. А тут меня вдруг со всех сторон обступила свора писак.

Сочельник. Если бы Иисус Христос в этот день сошел на землю и раздумывал, куда Ему отправиться и кого из униженных, по своему обыкновению, утешить, мне кажется, Он бы направил свои стопы в женскую тюрьму. Работы у него тут было бы хоть отбавляй, ибо здесь его ждали многочисленные Марии Магдалены. Он утомился бы поднимать распластанные у Его ног и омывающие их слезами женские тела.

Даже в нашей камере царила тишина – телевизор бездействовал. Маска с Любовницей сидели, прижавшись головами друг к другу, на своих нарах. Агата лежала, отвернувшись к стене, а Аферистка отсутствовала. У нее не было выходного – в ее обязанности входило ежедневное дежурство по кухне. Она явилась только к ужину, вернее, к нашей вечере. Принесла облатку, и мы начали преломлять ее между собой. У всех на глазах были слезы, кроме меня – я не склонна к подобным сантиментам. С кем сейчас преломляет облатку моя Иза, думала я про себя. Я все еще так мало знала о ней, хотя она уже заняла важное место в моей новой жизни.

Все уже друг с другом нацеловались, наговорили кучу пожеланий, остались только мы с Агатой. Я чувствовала, что она боится ко мне подойти, не зная, как я на это отреагирую. Тогда я встала и с облаткой в руке подошла к ней. Она с готовностью приняла облатку. Все, посвященные в наши отношения, то есть все, кроме Аферистки, наблюдали за этой сценой в полном молчании. Настал момент примирения. У нас обеих было что простить друг другу. Потом, когда мы уже вечеряли, Агата сказала:

– Прочитала в больнице книгу… ну эту, о матери… понравилась…

Она произнесла это, не глядя на меня, не зная, как ко мне обратиться – на «ты» или на «вы». Я предложила, чтоб все перешли на «ты». В конце концов, мы едем на одной и той же телеге.

– Только наши клячи хромают на разные ноги, – хохотнула Маска.

Вытаращившись на меня своими невинными, как у младенца, глазами, Аферистка вдруг воскликнула в крайнем изумлении:

– Так ты и есть та самая Дарья Калицкая, писательница! Я все твои книжки до одной знаю! Обожаю их читать!

Ну что же, не так уж все и плохо, про себя подумала я, меня читают даже аферистки. Еще одно очко в мою пользу.

Я не пошла с ними на тюремную рождественскую службу, осталась в одиночестве в камере.