Суриков

Границы «прекрасного» размывал бурный поток жизни; идеалистический взгляд на искусство опроверг в своей нашумевшей диссертации «Эстетическое отношение искусства к действительности» Николай Чернышевский. Студенты Академии художеств читали эту работу в рукописных копиях, ее идеи просочились сквозь академические стены, правда, не сразу. Чернышевский защитил диссертацию в 1855 году, подвергнув резкой критике эстетику идеализма. Он заявлял, что природа и жизнь выше искусства, что сфера искусства шире сферы прекрасного; объяснение жизни, приговор отдельным ее отрицательным сторонам — это тоже задачи искусства.

Спустя восемь лет, в 1863-м, 14 выпускников, не без влияния идей Чернышевского, отказались от конкурсной разработки темы из скандинавских мифов (саг) «Пир в Валгалле» в духе отвлеченного, схоластического академизма. И, не получив разрешения на выбор собственных тем для картин, во главе с Иваном Крамским покинули Академию. Группа создала Петербургскую артель художников, чтобы писать то, что волнует Россию и, соответственно, имеет у покупателей спрос. В 1869-м, в год поступления Сурикова в Академию, двум жанристам — Г. Мясоедову и В. Перову пришла в голову идея создать Товарищество передвижных художественных выставок, и при поддержке И. Крамского в 1870 году оно появилось. Артель же распалась в следующем, 1871 году, уступив место Товариществу. Так что учеба Сурикова пришлась на годы решительного обновления художественной жизни России.

Первая выставка Товарищества открылась в залах Императорской Академии художеств в Петербурге в 1871 году. Как видно, не без поддержки профессуры, убежденной Павлом Чистяковым. Мастерство тогда все же мыслилось выше содержания, а мастерство у академических выпускников, ранних передвижников, было бесспорным. Студент Василий Суриков увидел на этой выставке картину «Грачи прилетели» В. Саврасова, перевернувшую вкусы публики своей лирической русскостью; исторический жанр был представлен картинами «Дедушка русского флота» Г. Мясоедова и «Петр I допрашивает царевича Алексея» Н. Ге, произведениями, если можно так выразиться, в духе академического реализма.

Однако вернемся к письмам Сурикова. Общий курс наук и курс искусства в Академии шли параллельно. Студент мог отставать по научным дисциплинам, а по искусству, то есть мастерству, быстро продвигаться вперед. Так было с Суриковым. Все же уездное училище и практика канцелярского служащего были недостаточным подспорьем при обучении в «лучшем вузе России». Погрузившийся в учебный процесс казак мало размышлял о неудобстве быта. В те времена быт его был простецким — медный рукомойник и ведро, кипящий самовар и каша-размазня от хозяйки, и привыкнуть к нему не составляло труда.

Сурикова порой называли дикарем, но это проистекало не из его неприспособленности к «уровню цивилизации». В Красноярске (а новинки туда поступали через Иркутск из Пекина) этот уровень был примерно такой же, как в Петербурге, однако в столице иерархия большого количества чиновников всех мастей, а к тому же и присутствие особы императора делали поток жизни несколько церемониальным; тут наш герой и был неуклюж. С детских лет охотник и наездник, он был порывист, резок в движениях и жестах… Домой ему хотелось еще больше, чтобы свободно вздохнуть среди подобных ему боевитых по духу земляков, не сдерживать своих привычек. Суриков нигде не говорит об этом, но осталось свидетельство — он непременно фотографировался и отсылал родным свои карточки, чтобы они могли убедиться в том, что их сын и брат бодр и здоров. Видимо, не мог нарадоваться студент тому, что распространилось искусство фотографии. В новом, 1870 году первое письмо он сочиняет 3 февраля, а до того, в январе, долго танцевал у Кузнецовых…

«Здравствуйте, милые мои мамаша и Саша!

Посылаю вам давно обещанные мною карточки. Одна из них немного попортилась, но все-таки сходство вообще очень большое. Только на одной карточке я вышел угрюмым, да это ничего. Сердит я был очень на фотографа, что долго заставил ждать меня, ну, оттого и вышел такой сердитый.

А если желаете, мамаша, посмотреть на веселого меня, так смотрите на карточку, где я снят в пальто. Я еще летом ее снимал. Теперь пишу вам, что я перешел в следующий класс Академии первым учеником. Это по рисованию, а из наук перейду на следующий курс в мае месяце. Одним словом, дела по Академии идут хорошо. Я очень рад, что и ты, Саша, идешь в гимназии хорошо. Читал я твое письмо с немецкими фразами, все хорошо, только ты плохо пишешь, нужно разборчивее писать, а то даже и не поймешь, что ты пишешь.

Петр Иванович Кузнецов здесь. Я часто бываю у него. Новый год я тоже встречал у Кузнецовых. Танцевал там. Видел у них еще красноярских, именно Лоссовских. Письмо, которое я от вас получил третьего дня, очень обрадовало меня, так как я не получал писем от вас с самого ноября. Вы мне пишете, что Замятнин приезжал к вам по делу дядюшки. Это меня чрезвычайно удивило, до такой степени глупо распоряжение это. Сашино письмо тоже получил».

Волнуется студент и о своей сердечной привязанности…