Суриков

Академия давала самое широкое образование. К услугам обучающихся были богатая библиотека редких книг и гравюр с произведениями великих мастеров, музей византийских и русских древностей, галерея гипсовых слепков со скульптур Античности и Возрождения, в размер натуры копии, писанные пенсионерами Академии в Италии с картин Рафаэля, Гвидо Рени, Гверчино, Баттони. Преподавались анатомия, перспектива, архитектура, история искусств. Последняя — академиком архитектуры, исследователем древних построек Новгорода и Пскова, передовым преподавателем Иваном Горностаевым. Излагая историю искусства, он одновременно давал знания эпох — их политического строя, хозяйствования, общественных нравов, мировоззрения, вплоть до мельчайших подробностей одежды, утвари, вооружений. Эпохи расцвета реалистического искусства он освещал особо, облекал в одежды реализма мифы и легенды, но при этом прививал вкус и к декоративизму Египта и Византии, невольно приуготовляя почву для скорого зарождения модерна.

Василию Сурикову, должно быть, оказалась близка мысль Горностаева об условиях развития искусств: индивидуальная жизнь должна иметь простор, характеры должны вырабатываться свободно, движение и стремление души должны проявляться беспрепятственно — и только тогда пластика и живопись будут существовать как народное искусство…

Василий Суриков развивался и продвигался быстро не только благодаря свойствам своей натуры и темперамента, но получая от Академии все необходимое для творческого роста. Едва минул год со времени начала учебы в академических стенах, как он уже дерзнул взяться за серьезную картину, о чем сообщает в письме от 6 июля.

«Здравствуйте, милые мамаша и Саша!

Пишу вам, что я здоров и теперь начинаю работать большую картину на выставку. Петр Иванович, бывши в Петербурге, видел эскиз этой картины и очень хвалил его. Теперь я живу один на квартире до сентября, а там приедет опять товарищ. Живу довольно весело, езжу иногда к товарищам на дачи в Новую Деревню, в Гатчину и Павловск. 11 июля будет гулянье в Петергофе. Думаю съездить туда. Туда ехать недолго на пароходе — часа два. На днях было гулянье в Летнем саду. Великолепная была иллюминация!..»

Петербург, 5 сентября 1870 года:

«Здравствуйте, милые мамаша и Саша!

Простите меня, пожалуйста, за то, что я долго не писал. Причина тому была экзамены: в августе месяце целый месяц провозился с ними, теперь уж сдал их. С 1-го числа начались лекции и рисовальные классы. Теперь пишу картину, думаю поставить на годичную выставку у нас в Академии. Картина эта изображает Исаакиевский собор и памятник Петру Великому при лунном освещении. Она у меня выходит довольно удачно, и многие художники отзываются о ней в мою пользу…»

Петербург, 3 ноября 1870 года:

«…У нас в Академии был ныне третной экзамен, и я перешел в натурный класс. Теперь буду уже работать на медали. Картину свою, о которой я писал вам, уже выставил на выставке. Публика, как я сам слышал, и говорили мне товарищи, довольна моим произведением. Ничего на первый раз, — это хорошо. На следующий раз можно будет лучше написать картину. Завтра будет акт, на котором будут Великий князь Владимир Александрович и Мария Николаевна. Нам уже сделано приглашение явиться на акт в круглую залу Академии и занять места. Одним словом, у нас завтра годовой праздник. Государь был вчера в Академии и остался доволен выставкой. На квартире стою я по-прежнему в доме Шульца и не переменяю, потому что близко к Академии. Живу я довольно весело. Рисую, хожу иногда в театр, больше в оперу…»

Когда Василий Иванович подводил итоги жизни, Максимилиану Волошину он рассказывал:

«А первая моя собственная картина была: памятник Петра I при лунном освещении. Я долго ходил на Сенатскую площадь — наблюдал. Там фонари тогда рядом горели, и на лошади — блики. Ее Кузнецов тогда же купил. Она тоже в музее красноярском теперь. Пока я в Петербурге был, мне Кузнецов стипендию выдавал до самого конца. И премии еще брал всегда на конкурсах: то сто, то пятьдесят рублей. Так что в деньгах я не нуждался и ни от брата, ни от матери ничего не получал».

Суриков дважды писал эту картину — «Вид памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге». Бойко написав зимний вид в осеннюю пору, вскоре, в порядке самокритики, он убедился в том, сколько всего упустил. Впоследствии приблизительно так было с «Утром стрелецкой казни». Создавая это монументальное полотно в стесненных условиях помещения, Суриков поздно спохватился, что картину перечернил. Но, конечно, повторить такой огромный труд, потребовавший всех наличных сил, он бы не смог, — и тогда принялся писать сумрачный сюжет «Меншикова в Березове»…