Суровые будни (дилогия)

— Хрящи эти присылают сушеными из Астрахани. На кухне размочат и варят из них бульон, чтоб клейкость была. А мало, так рыбного клея бухнут в котел. Вот чего выкомаривают! А видали бы вы, как сушат эти хрящи! Тьфу! Грязь, пыль, мухи облепят роем. Да чего говорить! Собаки по ним бегают...

Женщина вздрогнула, бросила есть, отодвинула торопливо тарелку. Казалось, она вот-вот всхлипнет. Муж промямлил что-то хмуро, но хлебать не бросил. Оленина взорвало. Он не был брезглив, но и то не вытерпел, подался вперед, сказал сквозь зубы:

— А ну, пошел вон отсюда, скотина!

«Нос набалдашником» вздрогнул и, как загипнотизированный, уставился в его побелевшие глаза. Вдруг громко икнул.

Руки Оленина тяжелели, делались холодными. Он стал медленно-медленно подниматься.

— Ну!

«Нос набалдашником» пожелтел, сверкнул свиными глазками, полными ненависти, и, шепча какие-то угрозы, подался задом от стола.

С официанткой рассчитался посреди зала. На него смотрели со всех сторон, посмеивались. А Оленин уставился в свою тарелку и не ел. Только мешал и мешал ложкой варево. Аппетит пропал. Сердце нервно постукивало, и удары его отдавались в кончиках пальцев.

Супруги домучили кое-как свой обед, убрались восвояси. За ними ушел и Оленин, выпив коньяк и расплатившись за несъеденные яства.

Опускался погожий вечер. Народ толпами гулял по набережной Волги. Отблески заходящего солнца прыгали на раскрытых окнах домов, на разноцветных бутылках, выставленных на витринах магазинов, на звонках велосипедистов и даже на зубах улыбающихся девушек. Но ни отличная погода, ни живописные дали Заволжья не улучшили настроения Оленина.

— Вкусил благ цивилизации!.. — выругался он сквозь зубы и вскочил в первый попавшийся трамвай. Он катился со звоном, с дребезжанием, точно телега с пустыми бочками. Оленин доехал до элеватора. Там — поток грузовиков с зерном. Сел на попутную машину и уехал в Крутую Вязовку.

ГЛАВА 15

— Эй! Дядя Силантий, оттуда заходи! Да нет же! Поддай левым! Фу! Что вода делает... — фыркал и отдувался Битюг. Он стоял на плотике, сколоченном наспех из нескольких бревен, и подцеплял багром бруски от разобранной баржи. Над запанью плавал смоляной дух досок, смешанный с мазутным дымом изредка проплывающих буксиров. На серой, спокойной воде — ржавые отблески нефти. Лениво кружится черная, замасленная щепа, мусор. Осенний разлив нагрянул столь внезапно и решительно, что готовый лес не успели вывезти. Прибудет вода еще на десяток-другой сантиметров, и тут ему крышка. Сквозь размытую перемычку пойдет лес по морям, по волнам... Поминай, как звали... Потому и мокнут колхозники со своим председателем четвертые сутки от рассвета до темна, спешат выловить.

Неожиданно предательски выпал снег. Правда, тут же посеяла мутная маросейка и съела его на корню...

Слева от запани по течению мокрыми воронами жмутся к берегу дома запанской слободки. Смотрят сумрачно на реку тусклыми глазницами-окнами. Выше полого поднимается город — приземистый, по-осеннему блеклый, придавленный тяжелыми облаками.

Шесть штук неустойчивых плотиков с ловцами бревен раскачиваются на жирной воде.

— Дядь Силантий! Толкни еще справа... Во! Так оно сподручней! — кричит хрипло Битюг.

Трофимов, орудуя ловко шестом, гнал к берегу сразу шесть бревен. Кепка — на затылке, лицо мокрое от пота и водяных брызг, резиновые сапоги в нефти блестят.

Битюг с помощью багра и троса старается буксировать бревен еще больше. Что-то командует, размахивая руками. В общем шуме осипший голос его слышен лишь Трофимову да еще Оленину.

Здорово наловчился председатель накидывать аркан на плавающие брусья! Набросит с десяток, привяжет концы веревок за плотик и тянет к берегу.

Вдруг шум, крик, руготня. Ловцы, яростно загребая шестами, устремляются к середине залива. Оказывается, Битюг поскользнулся и бултыхнул в воду. Ушел с головой. Вцепился в плот и орет, чтоб к нему не подходили. Выбрался на берег без помощи, но шапка утонула. Это обстоятельство сокрушало Битюга сильнее всего.

— Иди на квартиру, сушись! — крикнул ему Оленин, но тот и ухом не повел. Скинул с себя мокрую одежду, зажег костер, развесил сушить. Но тут опять забусило. Мелкая колючая дождевая пыль не давала костру разгореться. Битюг сидел на корточках в подштанниках и мрачно ругался.

На берегу работала другая группа колхозников во главе с Радием. Эти вытаскивали брусья из воды и складывали их в штабеля.

— С легким паром! — крикнул Радий Битюгу, волоча очередное бревно. Тот, не удостоив ответом, продолжал бормотать свои ругательства. Радий удалился, затянув немыслимо фальшивым козлетоном опереточную песенку, подходящую к случаю: «Сила моряка — всюду велика. Вдаль несет его волна и жизнь тревог полна-а-а!»

Проходя обратно мимо пострадавшего Битюга, остановился, подмигнул утешающе:

— Со стороны ты, Гришка, ну, чистый Робинзон Крузо! Любо-дорого смотреть!

Битюг раскрыл было рот, чтобы обложить позаковыристей насмешника, но тот вдруг стащил с себя теплый ватный пиджак и бросил на плечи Битюга.

— На, укройся, Робинзон Крузо...