Суровые будни (дилогия)

— Да. Если это имеет отношение к нашему спору об уборке урожая.

— Непосредственное. И не только к уборке, но и вообще к земле. Я боюсь, что если вы, агроном, и с землей будете обращаться так самонадеянно и... я бы сказал, дерзко, как сейчас здесь, со мной, то уверяю: она, матушка, накажет вас. Крепко накажет! Хотите верьте, хотите нет...

— Не верю! — тряхнула упрямо короткими кудрями Лиза. Шляпка едва удержалась на голове от резкого движения. — Я люблю поэзию, но земля для меня — средство производства продуктов, а не мать и не кормилица. Ее саму нужно кормить да кормить. Да руки к ней прилагать. А если мы станем ей кланяться, как мой дед покойный, и не будем подчинять себе так, как рабочий машину, то она действительно нас накажет: брыкнет так, что никакая инструкция во веки веков не предусмотрит!

Глядя на своего агронома, Оленин торжествовал: «Ай да Лиза! Ай да молодец! Вон как зубки показывает! Ей-богу, молодец! Не прогадал, что взял ее... Настоящий, дельный помощник. А насчет прямого комбайнирования тоже правильно решила. Нельзя давать ее в обиду. Молодой специалист. Этак подсекут раз-другой — и отпадет желание работать. Из инициативного, мыслящего агронома превратится в чинушу, выполняющего слепо всяческие предписания».

И Оленин веско сказал:

— Придется нам все же признать, что агроном поступила правильно, и особых претензий к ней быть не может. Действовала грамотно, сообразно с обстановкой, как говорят в армии...

Трындов точно уксусу хлебнул.

— Час от часу не легче! Да вы что, сговорились, что ли, сегодня? Потеряли чувство ответственности? Имейте в виду, если будет недобор зерна хоть на один килограмм с гектара, вас по головке не погладят. Искать причины не придется — они налицо.

— Хорошо, Антон Кириакович, если мы не выполним хлебозаготовки, снимайте меня с председателей!

— За этим, вы знаете, дело не станет... — уже спокойнее ответил Трындов. — Кстати, на вас в райкоме лежит материал об антизаконном покосе заактированных яровых. Я пока ходу ему не давал... — подчеркнул он. Закурил жадно, поперхнулся и зашелся тяжелым кашлем. А когда прокашлялся и вытер на глазах слезы, Лизы уже не было. Она скакала по дороге в степь.

— Эх! — вздохнул Силантий Трофимов и стукнул в досаде фуражкой по колену. Посыпалась пыль. — Председатель тоже не сам решает все вопросы: есть правление, партийное бюро. А вообще, Антон Кириакович, действительно цыплят по осени считают... Ведь как часто бывает? Один, скажем, шофер по асфальту с дорожными знаками едет, ан глядь — машину разбил. Другой — по оврагам да бездорожью барахтается, а машину целой приводит. Вот и у нас порой...

— Вы оставьте при себе свои притчи. А вам, Леонид Петрович, настоятельно рекомендую сделать соответствующие выводы. Будем слушать вас на бюро райкома. С тем и до свидания!

Через минуту «Победа» рванулась с места и пропала в туче пыли. Трофимов почесал кудрявый затылок, вздохнул:

— Поговорили, словно меду напились...

Не прошло и десяти минут, как опять раздался стук копыт и появилась Лиза. Осадила твердо Хвостача, но спешивалась вяло, тяжело. Председатель и бригадир сидели под навесом, в тени. Оленин встал, закрыл блокнот, в котором записывал что-то для памяти, уставился вопросительно на Лизу. Она остановилась, не доходя, сказала дрожащим голосом:

— Спасибо вам, Леонид Петрович за то, что вы... что вы… — Вдруг губы ее скривились. Чувствуя, видимо, что не выдержит, вот-вот заплачет, она с досадой ударила себя по голой ноге плеткой. И то ли резучая боль, то ли горькая обида окончательно подкосили ее мужество, голубизна глаз расплескалась, потекли ручьем слезы.

— Ну, вот… Началось орошение… — почесал затылок Оленин.

— Ну, чего ему?.. Я же стараюсь... Хочу, чтоб лучше. Всем… колхозу, а он?

Оленин сжал ладонями узенькие Лизины плечи, встряхнул легонько.

— Ладно, тебе… Успокойся... Ну, что ты на самом деле! Утрясется все… Только ты перестань. Вот вы, женщины, какие… Чуть тронули ее— и сразу в слезы! Так нельзя… — уговаривал ее Оленин, не переносивший женских слез. Лиза всхлипывала, вытирая глаза рукавом, — маленький платочек стал мокрым.

— Зачем тыкать в нос, что я только институт кончила? Я и без института знала, что такое крестьянский труд! Как же можно работать, если…

— О-о! Дорогая Лиза! — перебил Оленин ее излияния. — В этом-то и заключается, к сожалению, наша настоящая работа… Воевать с сорняками — еще полдела. Сорняки что! О них горы ученых трудов наворочены. Ты можешь знать технологию сельскохозяйственного производства лучше ста академиков и все равно никакого толку не добьешься, если не будешь бунтовать против мелочной опеки. Уж если анархия недопустима, то и того, что произошло пять минут назад, тоже терпеть нельзя. И так зашли — дальше некуда. Не для смеха рассказывают, что в одном учреждении из-за боязни подхалимажа стали объясняться одними ругательствами... Ну, да ты, дивчина, молодец! Чаще показывай коготки, как давеча, и не плачь: слезами ничего не добьешься.

Оленин зачерпнул из бочки кружку тепловатой воды, плеснул на руки Лизе.