Суровые дни

И этот отчет ляжет, как и предыдущие, в архив. И начальник отдела опять напишет, чтобы он, Ольшванг, подлечил нервы. Слепцы! Правда, не так давно, вернувшись в Россию, он и сам верил: беспорядки скоро подавят, и ему легко удастся выполнить задание шефов. Но уже вскоре стало очевидным — это не так. И определение «беспорядки» верней всего подходило к тому, что творилось на территории, освобожденной Колчаком от большевиков.

Альберт Ричардович после неудачной попытки выкрасть записи Таганцева решил, что делать в этом городе больше нечего и можно уехать обратно в Омск. Он не обманывал себя приятными иллюзиями: положение на фронте все ухудшалось. Пепеляеву пора думать не о наступлении на запад, а о том, как удержать позиции и не откатиться на восток. Соотношение сил изменилось. Если раньше армия Колчака имела большой перевес в людях и вооружении, то теперь против двухсот семидесяти пушек белых у большевиков было их, по данным разведки, более трех с половиной сотен.

Альберт Ричардович назначил вечером свидание с Вадимом Солововым и не спеша шел к назначенному месту. Неожиданно он заметил: навстречу, опираясь на палку, идет Таганцев. Альберт Ричардович заулыбался, словно приветствуя хорошего знакомого, с которым давно не виделся. Он даже протянул руку. Но она осталась без ответного рукопожатия.

— Удивительно приятная встреча!

— Этой дорогой я ходил на завод двадцать пять лет! А нынче совершаю прогулку… Моцион… Говорят, полезно. — Таганцев в упор посмотрел на Ольшванга. — Благодарю вас за заботу о моем здоровье, господин… — Таганцев усмехнулся. — А фамилию забыл. Вы-то сами ее помните?

Альберт Ричардович весело рассмеялся, словно услыхал хорошую шутку.

— Виноват ваш непокладистый характер. Все зависело от вас самих, Ростислав Леонидович… Но кто старое вспомнит, тот останется без глаза. При нашей последней встрече мы оба излишне погорячились… Если вы не торопитесь…

— Мне некуда торопиться…

— Я преклоняюсь перед вами, замечательным инженером.

— Не петляйте, как заяц! — перебил его Таганцев.

— Вам необходимо уехать, и чем скорей, тем лучше. Правление «Сандэрс энд Родерс» предоставит вам работу на любом из своих заводов.

— Зачем такая спешка?

— Сюда скоро вернутся большевики!

— Но большевики не дикари какие-нибудь. Наши же, русские. Чего мне от своих-то удирать за границу?

— Боже, какая наивность! Думаете, они забыли, как вы боролись против эвакуации завода. Это не секрет!

— Да, да, действительно. Пренеприятная штука…

— Вот и получается — остаться здесь равносильно самоубийству!

Таганцев помолчал, а потом спросил, действительно ли можно ему работать на любом заводе в Америке. Обрадованный Ольшванг клятвенно заверил Таганцева, что к его услугам — лучшие американские лаборатории.

— И главное деньги! Короче все, чего у вас здесь нет и не будет никогда!

— Деньги? Это хорошо!

— Я через два дня уезжаю в Омск. Вот удобный случай выехать вам вместе со мной. Забирайте семью и в путь! — Альберт Ричардович вынул записную книжку и, вырвав из нее листочек, написал номер телефона.

— Одно только слово. Короткое. Всего из двух букв. И вы уедете в специальном вагоне. Поймите, иного выхода нет. Чекисты не пощадят ни вас, ни вашу жену и дочь. Их жизнь в ваших руках!

Альберт Ричардович схватил руку Таганцева и вложил в нее бумажку. И вдруг старый инженер неожиданно поднял эту руку и наотмашь, сильно ударил кулаком Альберта Ричардовича по лицу.

Альберт Ричардович, вскрикнув, упал. Таганцев, не глядя на него, повернулся и стал не спеша продолжать прерванную прогулку. Только сейчас догадавшись, что над ним издевались, задыхаясь от боли и ярости, Ольшванг выхватил из кармана браунинг и несколько раз выстрелил в спину удалявшегося Ростислава Леонидовича.

…Вадим пришел в чайную точно в назначенное время. В чайной было не очень людно. Вадим выбрал свободный столик за толстой колонной, поддерживающей сводчатый потолок, и заказал порцию чая. Принесли два чайника: один — пузатый — с кипятком, второй — поменьше — с густой, кирпичного цвета заваркой и тарелочку с мелко наколотым сахаром.

Вадим успел выпить стакан и налил второй, когда на лестнице показался господин Ольшванг. Он прижимал платок к щеке, словно у него болел зуб. Вадим поднялся и помахал рукой.

Подойдя к столику, Ольшванг спрятал платок в карман. Теперь было видно: нижняя губа рассечена, на скуле большой кровоподтек. «Кто его так?» — подумал с удовольствием Вадим, но промолчал, ожидая, когда Альберт Ричардович сам расскажет, что приключилось. Но тот молча налил чаю себе в стакан и тут же залпом выпил. Было заметно, как дрожат его руки. Вадим впервые видел Ольшванга в таком странном состоянии.

— Мы расстанемся, и, по всей вероятности, надолго!

Вадим тревожно посмотрел на него.

— Значит, правда, что красные наступают?

— Да, дела Пепеляева очень плохи.

— Но союзники прислали Пепеляеву дивизию морской пехоты. Это огромная помощь.

— И вы поверили? — Ольшванг засмеялся. — Пепеляев одел одну свою часть в английскую форму и распустил слух о десанте союзников. Но это бутафорское войско наголову разбито…