Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Несмотря на успехи, всю жизнь ее преследовало чувство провала и несостоятельности. Судя по дневникам, успех выбивал ее из колеи сильнее, чем неудачи, которые, как ей казалось, она заслуживала. Зонтаг находилась в ситуации, когда у нее не было ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. «Она была женщиной без прошлого, – говорил ее немецкий издатель Микаэль Крюгер, чем, по его мнению, и мог бы объясняться ее интерес к совриску. – В начале ее карьеры был модернизм, который стремился порвать с прошлым»[638]. Израильский писатель Йорам Канюк сделал похожее замечание. У Сьюзен «нет истории, – говорил он. – Она отвергает историю»[639]. Естественно, что у Сьюзен, как и у всех остальных людей, была своя история. Тем не менее она отвергала свое прошлое, ей было сложно чувствовать себя счастливой в настоящем, и у нее не получалось представить себе или верить в будущее. Уезжая из Европы, она переживала и волновалась по поводу серьезных решений, которые ей предстоит принять в США. Недавний неудачный опыт любовных историй убедил ее в том, что жизнь окончена.

«Неужели я прожила все, что мне суждено прожить? Сейчас я наблюдатель и успокаиваюсь. Ложусь спать с газетой New York Times. Благодарю Бога за чувство относительного спокойствия, отрешенности. Но внутри растет чувство ужаса. Как человек любит?.. Но я не должна думать о прошлом. Должна двигаться вперед, убивая воспоминания. Если бы я сейчас чувствовала хоть толику энергии (что угодно, кроме стоицизма и солдатской выдержки), надежду на будущее»[640].

В сентябре 1965-го, не очень понимая, что ей делать дальше, Зонтаг вернулась из Парижа в Нью-Йорк. У нее была подружка по имени Ева Коллиш, с которой она познакомилась через режиссера и основателя театра Open Theater Джозефа Чайкина. Чайкин был одним из молодых и модных режиссеров, занимавшихся экспериментальным театром, и его работы вдохновляли Ирэн, Альфреда и Сьюзен Таубес. Ева Коллиш была иммигранткой. Она родилась и выросла в Вене. В свое время поддерживала троцкистов, была замужем и ее сын был практически одного возраста с Давидом.

«Я восхищалась ее энергией, страстью, – говорила она о Сьюзен, – и работоспособностью. Она показалась мне очень интересной, удивительной и одновременно ужасной». Они сошлись в 1962-м, и Ева, как многие любовники и любовницы Сьюзен, вскоре начала делать попытки разрыва отношений. Ева говорила, что Сьюзен никогда не любила ее достаточно сильно. «Я никогда не была для нее хорошей любовницей. Я никогда не была высоко интеллектуальной. Я была всего лишь учительницей колледжа»[641].

Ева заметила внутренние терзания Сьюзен, внутренний разрыв между женщиной Зонтаг и античным идеалом, к которому та стремилась. Сьюзен стремилась стать «честной, справедливой и достойной», о чем писала, еще когда ей было 14 лет, когда задалась вопросом о том, «говорит ли человек когда-либо правду». Ева поймалась в эту ловушку Сьюзен. Несмотря на то что Зонтаг была одной из самых известных молодых критиков и писателей страны, до мая 1966-го она была фактически безработной, тогда же и обратилась на кафедру философии Гарварда с просьбой принять ее для написания кандидатской[642]. Надо было сдать экзамен по двум языкам. Французский она сдала сама, а вот экзамен по немецкому за нее сдала Ева[643].

Одно дело – обмануть на экзамене по немецкому, но ситуация в целом была более обманчивая и сложная. Ева чувствовала, что вокруг нее было гораздо больше нечестности, от которой она очень страдала.

«Я наблюдала Сьюзен в ситуациях, в которых та была очень несправедлива и плохо относилась к окружающим, разглагольствуя при этом о высоких идеалах. Я никогда так и не поняла ее самооценку. Кто она? Она все время как бы разговаривает сама с собой: «Получается ли у меня жить в соответствии с этими идеалами? И получится ли?» Я не понимаю, на кого она ориентировалась и каких идеалов стремилась достигнуть»[644].

Еще в подростковом возрасте Сьюзен писала о неприятном присутствии «того человека, который смотрит на меня, сколько я себя помню». Она словно разговаривала со своей тенью, с другой, более примерной и хорошей «я», которой стремилась стать, но это никак не удавалось. Она получила образование, согласно которому любой человек, если он не Сократ, конечно, является неудачником, и была воспитана с тираническим идеалом перфекционизма, поэтому для нее стремление к чистоте являлось не только вдохновением и идеалом, но и тяжелым моральным грузом. «В Сьюзен было очень мало свободы, – говорила Ева. – Вся радость нахождения с человеком исчезает, если он думает только о том, какой будет его эпитафия».

«СЬЮЗЕН СТРЕМИЛАСЬ СТАТЬ МОРАЛЬНО ЧИСТОЙ, – ГОВОРИЛА ЕВА, – НО ПРИ ЭТОМ ОНА БЫЛА ОДНОЙ ИЗ САМЫХ АМОРАЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЕЙ, КОТОРЫХ Я ЗНАЛА. ОНА БЫЛА ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ ПРЕДАТЕЛЬНИЦЕЙ».