Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Как и лучшие примеры трэвел-журналистики, от чтения которых хочется посетить описываемые места, от прочтения этого эссе хочется перенестись в описываемые времена. «Благодаря смелости, преданности, а также отсутствию продажности у художников, работы которых имели для меня значение, мне казалось, что все развивается именно так, как должно развиваться, – писала она. – Мне казалось совершенно естественным, что новый шедевр должен появляться каждый месяц». Она упоминает о том, что «30 лет назад существовало убеждение в том, что мы находимся на пороге великих изменений в культуре и обществе»[692]. В мейнстриме, или, точнее, в мейнстриме прогрессивной мысли, появлялись маргинальные взгляды, последствия которых она тогда не могла предугадать.

«Тогда я не понимала (да и не была способна это понять), что в культуре в целом серьезность находилась на ранних стадиях потери доверия, и некоторые наиболее трансгрессивные или греховные работы, которые мне тогда нравились, повлекут за собой еще более фривольные и коммерческие. Спустя 30 лет подрыв устоев серьезности практически завершен с рассветом культуры, наиболее убедительными и понятными ценностями которой являются ценности индустрии развлечений. Сейчас само понятие серьезности (и достоинства) кажется большинству людей странным и нереалистичным».

Это признание снимает с Зонтаг обвинения в том, что она старалась «уравнять» или «нивелировать» разные культуры. Сьюзен хотела устранить систему волюнтаристских разделений. «Я выступала против иерархий (высокая / низкая), а также противопоставлений (форма / содержание, ум / чувства), потому что они мешали правильному пониманию новых работ, которыми я восхищалась»[693]. От этих, как и от других, иерархий (черные / белые, мужчина / женщина, гетеросексуал / гей, искусство / наука) действительно надо было избавиться. Однако это совершенно не означает, что все иерархии – это зло. Консерваторы от культуры были правы, но немного не в том смысле, в котором они думали. Если консерваторы стремились к сохранению этих иерархий, то это удалось им не больше, чем Сьюзен Зонтаг, Джасперу Джонсу и Джону Кейджу, которые стремились раздвинуть границы иерархий и пересмотреть их по-новому. Консьюмеризм, как с грустью отмечала Зонтаг, победил их всех.

Не будем забывать, что сборник «Против интерпретации» был написан в начале 1960-х годов, когда, как многим казалось, все должно измениться к лучшему. «Не существовало никакой ностальгии, – писала Зонтаг, – и это действительно был момент утопии». Победа над фашизмом, движение за гражданские права и приход к власти Кеннеди помогли поколению Зонтаг смотреть на все позитивно и с надеждой не потому, что это поколение не видело несправедливостей, а потому, что наблюдало, что этих несправедливостей становится меньше.

Как говорили гностики, после тьмы неизбежно приходит свет. Для поколения Зонтаг этой тьмой стал Вьетнам. Во время правления Кеннеди, в администрации которого было много людей, которые, как и Сьюзен, ходили в кино и в галереи на Манхэттене, в Сайгон стали прибывать «советники». По словам писателя Филипа Капуто, эти люди были идеалистами, и именно идеализм помог Кеннеди стать президентом.

«Мы ехали за границу, полные иллюзий. Благодаря им и нашей молодости появилась пьянящая атмосфера той эпохи. Война манит молодых людей, которые о ней ничего не знают. А надеть форму нас подтолкнули слова Кеннеди о том, что ты можешь сделать для своей страны, они пробудили в нас миссионерский идеализм»[694].

До тех пор, пока губительные последствия этого идеализма не стали очевидны, Сьюзен не интересовалась политикой, что было для человека ее склада вполне естественным. В 1950-е многие писатели, включая битников, писали только о личных переживаниях и драмах человека. Творческих людей не интересовали общественные и политические вопросы. В дневниках Сьюзен политика на Кубе упоминается только в связи с эстетическими вопросами. В Америке ее причастность политическим вопросам была опосредована через эстетику, как в случае с фильмом «Пламенеющие создания».