Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Актер Изудин Байрович говорил:

«Она представляла для нас ту часть мира, которая понимала то, что происходит, и была готова что-то сделать по этому поводу. Для нас ее посещение было важнее визита какого-нибудь премьер-министра. Мы премьер-министрам не особо верили. Но в ее доброй воле никогда не сомневались. В доброй воле остальных – было дело»[1369].

ЕСЛИ ПОХВАЛЫ И БЛАГОПОЛУЧИЕ ПОКАЗЫВАЛИ В НЕЙ ЕЕ ХУДШИЕ СТОРОНЫ, ТО НУЖДА И ПОДАВЛЕНИЕ – САМЫЕ ЛУЧШИЕ.

Если она задрала нос в Нью-Йорке, то в Сараево была доброй. Она рисковала жизнью, была свидетелем и заслужила всеобщее уважение, правда, все это не помогало найти ответ на вопрос – что она, как индивид, может сделать, чтобы помочь. «Я не хотела быть здесь туристом, – говорила она, – наблюдающим, как все вокруг страдают… я хотела чем-то участвовать, помочь»[1370]. Возможно, как она писала позднее, самым подходящим ответом было бы безмолвие:

«Лучше всего вообще не говорить, что и было моим намерением изначально. Говорить о том, что человек делает, кажется мне, конечно, со скидкой на намерения, формой саморекламы»[1371].

Именно молчанием реагировали многие творческие личности. Молчанием отвечает Елизавета на ужасы в фильме Бергмана «Персона», монах во Вьетнаме, сжигающий себя живьем, испуганный ребенок в варшавском гетто. 30 годами ранее Зонтаг писала, что Елизавета «хочет быть искренней, не играть роль, не лгать, гармонично совместить внутреннее и внешнее и, отвергнув в качестве выхода самоубийство, решила стать немой». Это был духовный, а не политический ответ. У боснийцев были конкретные нужды, и Зонтаг надеялась им помочь.

«Я бы с радостью помогала пациентам сесть в инвалидное кресло. Я приняла решение рисковать своей жизнью, существовать в экстремальном дискомфорте. Взрывались бомбы, свистели пули над головой… Не было воды, электричества, почты, телефонной связи. И так из месяца в месяц. Это не символично. Это реально»[1372].

Во время своего первого посещения она попросила Фериду Дуракович организовать встречу с интеллектуалами. Та пригласила людей, которые высказали просьбу о материальной помощи, которую со временем Сьюзен смогла оказать. «Но что вы хотите, чтобы я сделала? Кроме того, что достала еды, деньги, воду или сигареты? Что вы от меня хотите?»

Позднее вместе с организатором международного театрального фестиваля Пашовичем она обсудила возможность постановки пьесы. Это, конечно, не могло снять осаду с города, но какой-то практический смысл в этом все же был. Актеры получат работу, продолжится культурная жизнь, в западном мире люди увидят, что в Югославии не только кланы, но есть и люди, не глупее тех, кто читает о них в газетах. Она предложила пьесу Ubu Roi дедушки модернистского театра Альфреда Жарри[1373]. Упомянула о пьесе «Счастливые дни» Беккета, в которой женщина болтает с мужем, вспоминая счастливые деньки в то время, пока ее закапывают живьем. К концу пьесы земля доходит ей до подбородка.

«Она предложила Беккета, и я сказал: «Но, Сьюзен, здесь, в Сараево, мы ждем»[1374], – вспоминал Пашович.

Глава 35 Культурное событие

«Существование! Существование – это ничто! Существование – это становление!»[1375] – восклицал герой в одной из театральных постановок Зонтаг. Это была пьеса Пиранделло «Какой ты меня знаешь» (Come tu mi vuoi)», которую она поставила в Турине по просьбе Адрианы Асти – актрисы, игравшей в «Дуэте для каннибала»[1376]. Зонтаг уже давно нравился Пиранделло. В 1958-м она писала: «Сентиментальные размышления Пиранделло об иллюзии и реальности всегда меня привлекали»[1377]. Друг говорил, что она приехала для того, чтобы быть ближе к Карлотте[1378]. Эта пьеса имела отношение к одной из любимец Зонтаг, игравшей в экранизации 1932 года: