Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Зонтаг в данном случае неправильно, но крайне показательно трактует Фрейда. Настолько неправильно, что это можно назвать фрейдистской обмолвкой. Она, конечно же, знала (ведь это известная цитата Фрейда), что тот не сказал «работа и наука», а «работа и любовь», именно в таком порядке. Почему же она забыла про любовь или поместила ее внутрь секса, а потом говорила о кровосмесительстве?

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ТОМ, ЧТО СЧАСТЬЯ МОЖНО ДОБИТЬСЯ ПОСРЕДСТВОМ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ТРУДА, А НЕ СЕКСА, ОТРАЖАЕТ ОПЫТ ЗОНТАГ ТАК ЖЕ, КАК И НАДЕЖДЫ НА ПОСТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА БЕЗ ПОДАВЛЕНИЯ ОТРАЖАЮТ НАДЕЖДЫ МАРКУЗЕ И ТАУБЕСА.

В большей степени их, а не ее идеи легли в основу сексуальной революции 1960-х.

Философия Маркузе, точно так же как и идеи Зонтаг, развивались в разных радикальных направлениях и наиболее заметные сдвиги пережили в вопросах отношения к сексу и революции. В 1950-х годах, в период, когда многие идеи 60-х находились в зачаточном состоянии в головах интеллектуальной элиты, Маркузе уже скептически относился к тому, что Зонтаг предпочитала абстрактное конкретному. «Она может создать теорию из картофельной очистки»[385], – говорил он позднее одному из своих друзей.

Во многом решимость Сьюзен закончить свой брак может показаться принятым заранее решением. В своих текстах она крайне негативно трактует институт брака. В браке нет ничего хорошего, писала она в 1956 году. Это «институт, целенаправленный на притупление чувств. Смысл брака заключается в повторении. В лучшем случае из него может возникнуть сильная взаимозависимость. Ссоры постепенно становятся бесполезными, если, конечно, партнер не готов сделать после них логичный шаг, закончить брак. Чрез год пары перестают мириться после размолвок. Человек сначала злобно молчит, потом просто молчит, после чего все идет, как раньше»[386].

Брак с «эмоционально тоталитарным»[387] Филипом ее душил:

«Все шесть лет меня не покидало чувство того, что я несвободна. Вот сон, увиденный несколько недель назад: я спускалась с короткой лестницы, ко мне сзади подошла лошадь. Кажется, я спускалась в бассейн. Лошадь положила мне на плечи свои копыта, по одному на плечо. Я закричала, попыталась скинуть с себя ее вес и проснулась. И мысль об освобождении испортила мне настроение»[388].

Однако многие люди видят обреченность брака исключительно постфактум. Многие не разводятся, хотя несчастливо женаты или замужем, в особенности когда у них есть дети и проблематичными могут оказаться финансовые и карьерные вопросы. Сьюзен позднее показала умение выдерживать отношения, от которых бы убежали даже те, кто просто смотрел на них со стороны. Она чувствовала себя несчастной, но начала разговаривать с Филипом презрительно только после того, как он публично унизил ее. Занятно, что расстались они не по ее, а по его инициативе. Он понял последствия своего решения гораздо позже того, как его принял.

«Он и не знает, – как говорили его друзья, – что сам себе горло режет»[389].

Об этом решении она неоднократно писала в своих мемуарах. Друзья утверждали, что это была ее любимая тема разговора. Все началось с вопросов, связанных с научной работой. При поддержке Поля Тиллиха она подала документы в Американскую ассоциацию университетских женщин для изучения «метафизической пресуппозиции этики» в женском колледже Святой Анны в Оксфорде[390]. Это был совершенно логичный шаг в ее образовании, настолько логичный, что тогда она даже не до конца осознавала его.

В одной из версий неопубликованных мемуаров она писала: «План был, как обычно, общим. [Филип] должен был поехать, но в последний момент ему поступило более интересное предложение» – из Стэнфорда. По другой версии, идея принадлежала ей самой. Она хотела «путешествовать – по-настоящему путешествовать – по Европе».

«Но, дорогая, мы же уже об этом говорили. На следующий год, когда книга будет закончена, мы оба подадим документы на получение позиций преподавателей за границей. Все уже решено».

«Но я не могу ждать! – закричала она. – Всегда – в следующем году, в следующем году, и ничего не происходит. Мы застряли в этой дыре, задницы и животы растут, мы скоро уже люди среднего возраста…

Она замолчала, понимая, что имеет в виду не «мы» и ее выпад является совершенно необоснованным.

КОГДА ОНА ВЫШЛА ЗА МАРТИНА, ТО БЫЛА ЛИХОРАДОЧНОЙ, НЕЖНОЙ И СЛЕЗЛИВОЙ ДЕВУШКОЙ, А СЕЙЧАС СТАЛА СЛАБОЙ, БЕССЛЕЗНОЙ МЕГЕРОЙ, ПЕРЕПОЛНЕННОЙ ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЙ ГОРЕЧЬЮ…»[391]