Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

В Германии Сьюзен и Харриет побывали в Дахау. «Что я чувствовала, увидев указатель «Дахау 7 км», когда мы мчались по автобану в сторону Мюнхена в голландской антисемитской машине!» – писала она[435]. Тогда она впервые побывала в бывшем концлагере, о существовании которого девочкой узнала в Санта-Монике (и который в конечном счете привел ее к написанию эссе «О фотографии»). В дневнике она упомянула о своих чувствах, но никогда так и не написала, какими именно они были.

Зонтаг была в Париже, когда в мае из-за катастрофической ситуации в Алжире страна оказалась на грани гражданской войны. Американское посольство рассматривало вопрос эвакуации американских граждан из страны после введения военного положения, на Корсике власть захватили диссиденты из французской колониальной армии Алжира. Только приход к власти де Голля спас страну от переворота[436]. Впрочем, об этом в дневниках Сьюзен нет ни слова. «Я приехала в Париж в 1957-м и ничего не видела, – говорила она 10 лет спустя. – Я жила обособленно в среде иностранцев, но чувствовала город»[437].

На нее навалилось столько личных проблем, что она не обращала внимания на внешние драматические события. Позднее, когда она стала известной и ее просили высказать свое мнение по поводу международной ситуации, стало ясно, что она не очень хорошо понимает политику. В то время Зонтаг пыталась понять, что делать со своей жизнью. Она уже отвергла несколько вариантов, включая свой брак с Филипом и академическую карьеру, хотя все еще держалась за них. В ее окружении было много ratés, и она задумывалась над тем, чтобы стать писателем – настоящим и успешным. Она была уже не просто обещающей молодой девушкой, а человеком, обладавшим собранностью и стремлением создать карьеру. «В чем важность писательского дела?» – задала она себе вопрос спустя несколько недель после возвращения в Париж.

«Я хочу быть писателем, и не потому, что у меня есть что-то, что я хочу сказать. Это важно, думаю, из-за эгоизма. Разве это не достаточная причина? Надо развивать свое эго, чем я и занимаюсь, что подтверждают записи этого дневника. И я смогу убедить людей, что мне есть что сказать.

Но мое «я» – жалкое, осторожное и здравое. Хорошие писатели являются страшными эгоистами, даже бессмысленно эгоистичными»[438].

В последующие годы Зонтаг казалась такой уверенной в себе, что очень немногие чувствовали неуверенность, прячущуюся за ее прозой. Держа это в уме и перечитывая приведенную выше цитату, можно поймать себя на мысли, что репутация этой красивой и сексуальной женщины была победой имиджмейкерства над содержанием. Но Харриет называла ее «слабаком», а сама Зонтаг – «жалкой». Без защиты семьи, без денег, профессии и будучи человеком, которого тиранили те, кого она любила, Зонтаг спряталась за вторым, альтернативным «я».

ОНА ПИСАЛА И ГОВОРИЛА: «Я СОЗДАЮ СЕБЯ»[439]. И СВОЕМУ ВТОРОМУ «Я» ОНА ГОВОРИЛА: «ДАЙ МНЕ СИЛУ, ВЫСОКИЙ ОДИНОКИЙ ПИЛИГРИМ ИЗ МОИХ ДНЕВНИКОВ!»[440]

«Определение патетической судьбы – это когда у нас два «я»[441], – писала она позднее. После публикации отрывков из ее дневников даже близкие друзья были в шоке от того, насколько неуверенной в себе она была. В амфитеатре вместе с Харриет на юге Пелопоннеса она смотрела трагедию «Медея», которую запомнила на всю жизнь.

«Эта постановка оказала на нее сильное влияние. Медея хотела убить своих детей, и некоторые люди в публике начали кричать: «Нет, Медея, не делай этого!» – «У этих людей не было понимания искусства, – неоднократно говорила она. – Все было реально»[442].

Глава 12 Цена соли

В 1986 году у Зонтаг вышла история «Сцена с письмом». Среди описанных в истории сцен: Татьяна пишет письмо Онегину, мужчина пишет жене, сидя на борту самолета, который вскоре потерпит катастрофу, – она вставила и свою историю. А именно: прилет в аэропорт Сан-Франциско, где она передала Филипу письмо.

Такое ощущение, что она задержалась в Европе на все лето именно для того, чтобы избежать сцен конфронтации. Из Афин она написала матери, что у нее «появилась причина личного характера продлить здесь свое пребывание, и это совсем не ради того, чтобы увидеть еще одну красивую страну». Возможно, что она в очередной раз пыталась помириться с Харриет, а о своих планах писала Милдред так: «Когда я приеду в Калифорнию, – все еще полагаю, где-то 1 сентября, – я хочу немедленно поговорить с Филипом. Под «немедленно» я имею в виду в тот же день. Что потом? Развод. Было бы абсурдно поставить саму себя и Давида в невыгодную ситуацию и заставить мальчика быть свидетелем этого гнева и истерии, пытаясь уживаться с ним [Филипом] под одной крышей»[443].