«И чего я в самом деле? Как ребёнок», – удивился Марк, встал из-за стола и скомандовал:
– Домой.
И вернулся в пустой дом, вокруг которого беззвучно гасли звёзды. Глядя в чёрное неживое ничто, – пугающе незнакомое, совсем иное, чем привычный космический вакуум, где всегда была сбыточна жизнь, – он вдруг подумал: «Неужели всё это из-за меня?»
Впервые чудноватая способность различать живое-неживое проявилась у Марчика в два с половиной года от роду. Происшедшее так рельефно врезалось в память, что ощутимыми остались и сплетённые с ним более ранние переживания, которые обычно стираются из сознания. Вот мама – любимое, родное существо. Бархатное платье, тяжёлое и приятное на ощупь, как занавеси в её спальне. Большой комод с разноцветными флакончиками, расчёсками и фигурками тонконогих зверушек. Перстни на её пальцах. Платиновые волосы, сплетённые в косу, серо-голубые очи.
Она сама кормила грудью, что отец поминал и спустя годы, называя атависткой и почему-то сектанткой. Шутил, конечно. И смешные казусы рассказывал. Мол, мама поначалу очень нервничала. «У него правое ухо больше, чем левое! Сам посмотри! Ведь они разные!» – паниковала она. Боялась патологий из-за того, что младенец появился на свет естественным путём, через роды, а не доращивался в инкубаторе. «Да он просто отлежал ухо, – успокаивал отец. – Смотри, во сне на подушке оно как листик подворачивается, вот и распухло».
Марк смутно помнил ту настоящую маму, которая кормила его грудью, целовала, гладила, что-то нежно приговаривая. Помнил, как ползал по ней, тёплой и гладкой, в шёлковой сорочке. А потом мама стала неживой – сразу после прогулки по земле с высокой травой, в которой копошились и гудели уже виденные на комоде тонконогие зверушки. Та же самая мамина рука гладит его по голове, перебирает волосики – но рука другая. Да и рука ли это? Он чувствовал перемену, но виду не подавал. Что-то подсказывало: другие не должны знать, что он знает. В непонятном окружении надо быть осторожным и беречь свои маленькие тайны, которые могут вырасти в спасительные преимущества.
Когда Марчик встал на ножки, он, бывало, ночью прибегал в мамину спальню и залезал к ней под одеяло. Поэтому для него дверь в спальню всегда была открыта. Однажды днём мама зашла к себе и долго не выходила. Марчик почувствовал, что её там нет. Вообще нет. Он прокрался в спальню и огляделся – мамы и вправду не было. Это было похоже на игру. Ребёнок заглянул под кровать, под комод. Отвёл в сторону край тяжёлой занавеси и заглянул в будуар. Там было темно. Когда он ступил внутрь, помещение осветилось. Слева вдоль стены в воздухе висели мамы. Они были все одинаковые, различались только платья на них – некоторые очень красивые, с блестящими украшениями. Сначала Марчик смотрел на мам, ничего не понимая, а потом с воплем кинулся прочь.
Пришёл он в себя от тряски – отец, сжав его плечи, о чём-то ему говорил. Отец был мокрый, словно из-под душа. Появилось лицо мамы. Настоящей. У неё волосы тоже были влажными.
– Марчик, Марчик, успокойся. Всё хорошо. Мы с тобой. Вот мама, вот папа…
Затем ребёнок стал свидетелем скандала. Отец кричал на маму – единственный раз на памяти Марка:
– Ты в своём уме?! Это же так просто – сказать киберу, чтобы блокировал дверь, когда тебя нет в комнате!
– Серёж, но как я могла сказать ему, он же был выключен.
– Ты в спальне отключила видеоконтроль? Атавистка! Кибера стесняешься, а лучше бы сына постеснялась! Ну зачем ты эти куклы коллекционируешь?
– Вам, мужикам, легко говорить. Тяп-ляп, скреатили дабла в типовом костюме, и никто вам в гэстинге слова не скажет. А нам нужно хоть какой-то наряд подобрать…
– Так внеси эти свои наряды в программу! Зачем даблы-то хранить?
– А макияж? Он много времени занимает.
– Макияж тоже в программу! Какая тебе разница?
– Ну, нет! Помаду и тени надо по живому наносить…
– Какое ещё живое? Это же куклы!
Голоса родителей доносились в детскую через полуоткрытую дверь, и Марчик засыпал с чувством, что всё хорошо. Просто так устроен мир: люди всегда куда-нибудь уходят, оставляя вместо себя кукол. Куда уходят? Неведомо…
Детское сознание парадоксально, но, к счастью, не догматично. Поэтому даже самые нелепые фантазии малыша не имеют вредных последствий – они условны, как игра, и до конца не принимаются всерьёз самим же ребёнком. Хотя, как любая игра, они отражают настоящую реальность.
То, что в перемене, произошедшей с мамой, виноваты зверушки с её комода – Марчик уверен не был, но пока что это казалось единственным объяснением. Ведь одно проистекало из другого. Зверушки ожили на травяном поле – и после этого мама стала неживой.