Сущность

Шнайдерман хмыкнул, стыдясь своей нелепой попытки.

– Я… я о ваших родителях. Вы не можете попросить у них помощи?

Карлотта задумалась, а затем пожала плечами и посмотрела в окно на пробку.

– Я не хочу.

– Дело принципа?

– Нет. Просто мне не нужна от них помощь.

Последовала долгая пауза. Шнайдерман понял, что она не будет продолжать. Странно, насколько другой она была за пределами кабинета. Спокойной; возможно, в глубине души она и нервничала, но не подавала никаких внешних признаков. На мгновение доктор почувствовал себя не в своей тарелке. Он предпочитал встречаться с людьми, особенно с женщинами, в официальной обстановке больницы. Затем Карлотта вздохнула.

– Когда я жила в Неваде, – начала она, – у меня была возможность побыть с замечательным человеком. Отцом Джули. И Ким. И я поняла, что лучше быть независимой, – Карлотта бросила на него взгляд. – Соцобеспечение временно, доктор Шнайдерман. Скоро я закончу курсы. И найду хорошую работу.

– Впечатляет, – улыбнулся Шнайдерман.

– Что?

– Все. Ваша независимость. Вы знаете, кто вы и чего хотите, – он посмотрел на Карлотту. – Держите семью вместе. Добиваетесь всего сами.

Карлотта почти скромно опустила глаза, как ему показалось. А затем она улыбнулась.

– Я рада, что вы это одобряете, – тихо отозвалась женщина.

Шнайдерман не ответил, но внутри у него что-то перевернулось. Его восприятие начало меняться. Он понял, что ему нужно узнать о Карлотте больше. Не как терапевту, а просто по-человечески. За эти несколько мгновений короткой поездки по темнеющим переулкам западного Лос-Анджелеса он открыл в ней другие стороны, о которых раньше только догадывался. Если в официальной обстановке задать хоть тысячу вопросов, можно узнать лишь малую толику того, что раскрывается при обычном разговоре. Тогда люди говорят иначе. Иначе воспринимают друг друга. Рушится вся искусственность.

– Доктор Шнайдерман.

– Да?

– Лечение будет длительным, да?

Шнайдерман на мгновение задумался. В кабинете он дал бы ей быстрый, резкий ответ. Там он считал, что главное – честность. Пусть пациент сразу готовится к худшему. Но сейчас ему хотелось дать какой-нибудь проблеск надежды, найти способ сказать так, чтобы не напугать.

– Возможно, – решился он.

– На месяцы?

– Может, и дольше, Карлотта.

Она прикусила палец и отвернулась.

– Это слишком долго, – прошептала женщина.

– Почему?

– Джерри возвращается.

– Кто?

– Джерри. Мой жених. Он возвращается на следующей неделе. На ночь. Но скоро насовсем.

– Думаете, он не поймет?

Карлотта покачала головой.

– Он очень боится сумасшедших. Его мама покончила жизнь самоубийством.

Они молча выехали на Кентнер-стрит. Карлотта указала на дом в конце. «Какой неприметный», – подумал Шнайдерман. Источник всех ее кошмаров. Внутри было темно. Он задумался, где ее дети. К его удивлению, Карлотта все сидела и не двигалась. Он заглушил двигатель.

– Доктор Шнайдерман…

– Да, Карлотта?

– Я не понимаю, что со мной происходит.

Такие простые слова. Какие глубины ужаса они раскрывают. Шнайдерману стало очень ее жаль.

– Наверное, я совсем чокнулась, – тихо сказала женщина, – раз вижу и чувствую такое…

Она подняла взгляд почти скромно, уязвимо, ожидая ответа, проверяя.

– Карлотта, очень многие пациенты что-то видят. И чувствуют. То, чего не может быть.

– В это трудно поверить.

– Вы поймете, что я никогда не вру. Слушайте, Карлотта. В нашей клинике есть пятидесятитрехлетняя женщина, которая говорит с несуществующим малышом, кормит его, я серьезно, меняет подгузники, но его нет. Есть семнадцатилетний парень, который забирается на несуществующие ступени, стучит в двери, скребется в несуществующие окна. Есть семидесятилетний старик, который боится ренессансного принца, потому что он ходит за ним везде, даже в палате. Вы понимаете, Карлотта? Такое бывает. Намного чаще, чем вам кажется. И каждый пациент клянется, что все эти видения, запахи и чувства – не галлюцинации.

Карлотта молчала.

– Тогда я ничем не лучше, – наконец сказала она.

– Есть одна разница.

– Какая?

– Им приходится жить в больнице. Вам – нет.

Карлотта повернулась к нему.

– Думаете, и я буду? Как они? Однажды?

– Не обязательно. С чего бы? Вы уже решились на лечение. Пока фундамент в порядке.

Карлотта вздрогнула, но затем благодарно улыбнулась.

– Спасибо, доктор Шнайдерман. Вы как-то делаете ситуацию лучше.

– Я рад, Карлотта.

Он потянулся, чтобы открыть ей дверь, но она уже открыла сама и вышла. «Независимая женщина», – подумал Шнайдерман.

– Доброй ночи, Карлотта.

– Доброй ночи, доктор Шнайдерман. Спасибо.

Он помахал ей рукой, завел машину и уехал. На мгновение он увидел ее маленькое отражение в зеркале; затем повернул за угол, и оно исчезло. Впервые за очень долгое время Шнайдерман почувствовал себя хорошо.

Восходящая луна висела над западным Лос-Анджелесом, как красно-оранжевая наклейка. Небо прорезали длинные полосы коричневых облаков.

Карлотта гуляла с Джулией и Ким по темным улицам под фиолетовым небом. Зажглись зеленые огни уличных фонарей, неестественные лучи, из-за которых плоть становилась белой, а губы – черными.