Наверное, Саске предпочел бы ничего не говорить, а оказаться в теплых, бережных объятиях блондина, просто побыть омегой, вдохнуть заманчивый запах альфы, ощутить жар его тела, прикрыть глаза, замереть и просто помолчать, чтобы вместо него сказало его биополе, нити которого он бы обязательно переплел с нитями Намикадзе. Но все это было не то, потому что молчать и уповать только на ментальные ощущения нельзя, ведь эти самые ощущения могут быть настолько противоречивы, что только запутывают и сбивают с толку, хотя и слова порой ранят ещё больнее, нежели ментальный удар. Наверное, Саске сказал бы Наруто, что он заворожил его с первого взгляда, и дело было не в том, что он сам был юным, несведущим омежкой, который впервые столкнулся со зрелым альфой, а в том, что он увидел в Намикадзе что-то, что за весь этот год не увидел ни в одном другом альфе, словно почувствовал судьбоносность мига этой встречи. Но все это было детским лепетом, а ему нужно было сказать что-то более весомое и конкретное, то, что действительно отображало его чувства, и вот тут Саске натыкался на барьер, который они с альфой так и не смогли преодолеть, несмотря на всю искренность и обоюдность их желания быть вместе, потому что, получается, у каждого из них были свои тайны.
Если бы он только мог… если бы только Наруто доверился ему и был с ним откровенен… если бы альфа не боялся за него и не прятал свою истинную сущность… Да, именно в этот момент он бы отпрянул от своего альфы, посмотрел бы ему в глаза, чтобы увидеть тот холодный, стальной блеск, который он порой замечал, и от которого его самого пробирала дрожь, но осознание того, что Намикадзе отгораживается от него, чтобы обезопасить, наверное, придало бы ему сил, и он бы высказался, впервые за все время их отношений. Кем бы ни был Наруто, что бы он ни скрывал, какие бы тайны не были заключены в его прошлом, он все равно хотел быть рядом с ним. Он хотел разделить с ним эту ношу, хотел понять, что же так тяготит альфу, в чем причина его необъяснимых исчезновений, и почему он так боится к нему прикасаться. А альфа боялся, каждый раз, когда они были вдвоем, когда он обнимал и целовал его, Наруто сдерживал себя, порой Саске даже чувствовал, как напряжен каждый его мускул, как выверено каждое движение, будто альфа контролирует даже свое дыхание и сердцебиение, и это было… ужасно. В его представленном видении Наруто отдалялся от него и смотрел так, будто укорял в том, что Саске так и не смог его понять, тем самым не сберегши их отношения. Но что он, омега, мог понять помимо того, что альфа… ненавидит себя?
Заключить собственную сущность в клетку из внутренних барьеров, постоянно держать себя под контролем, отгородиться от общества, разорвать связь с семьей, презирать свою силу – неужели альфа за что-то наказывал себя? Да, похоже, но это было не просто наказание, а будто измывательство, причем сам Намикадзе был уверен в том, что он поступает правильно. Значит, именно поэтому, наказывая себя и решив, что у него нет права на счастье, Наруто сперва и отвергал их взаимные чувства. Но он, Саске, почему-то не понимал этого раньше, обосновывал все чем-то более обыденным и малозначимым, даже не помыслив о том, что человек, тем более альфа, может испытывать нечто подобное. Вот почему Наруто так дорожил им, почему предпочитал где-то отсиживаться, убегать и прятаться от него в те моменты, когда, очевидно, испытывал влечение, а он сердился на своего альфу, не подумав, что в жизни есть вещи, которые лучше не подымать на поверхность. Да, его волновало то, что же могло произойти с Намикадзе, раз он добровольно распял себя на кресте повиновения, возложил свою жизнь на жертвенный алтарь и сознательно вонзил кинжал в сердце своей сущности, ведь нельзя помочь человеку, не зная причины его беспокойства и горя, но ещё больше его волновало… Нет, он сам боялся той правды, к которой так отчаянно стремился, опасаясь, что она окажется именно тем перекрестком, на котором их с Наруто пути разойдутся. И альфа это чувствовал, не мог не чувствовать, а он относился к собственным страхам, как к данности, маскируя их под личиной обиды и недопонимания.