Это все Саске осознал только что, понимая, что он тоже причинил Наруто боль, причинил тем, что воспринял все поверхностно, не увидел суть, ухватился всего лишь за ниточки крепкой, толстой и прочной веревки и был этим доволен, размышляя над тем, как же несправедливы к нему боги, и за что он смог так искренне, бескорыстно и глубоко полюбить этого человека. Вот она – правда: Саске даже боялся признаться самому себе в том, что он любит Наруто, что уж говорить о том, чтобы сказать об этом альфе. И он ещё смел в чем-то упрекать блондина, ведь, со стороны, их отношения, и правда, походили на юношеское увлечение молодого омеги, а Намикадзе… он просто слишком благороден, чтобы прямо указывать своему омеге на его недостатки или же предъявлять какие-то претензии. И если вновь-таки посмотреть на его внутреннее виденье их с альфой отношений, то сразу же становилось понятно, почему вокруг них была темнота, почему окружающая их атмосфера была беззвучной и тоскливой, и почему ему только казалось, что они стоят рядом, друг напротив друга, в то время как между ними была просто огромная пропасть – потому, что, несмотря на всю трепетность, нежность и чувственность их отношений, они были настолько поверхностны, что у них не было будущего.
- Я люблю его, - прохрипел Саске, впервые не стыдясь того, что по его щекам скользят соленые капельки слез. – Да, люблю, сильно, - и посмотрел на брата, ожидая его реакции. Боязливо было, потому что Итачи отказывался от ментального контакта, очевидно, не желая собственными эмоциями влиять на его размышления, суждения и выводы, поэтому для омеги сейчас было очень важным то, что и в каком тоне скажет ему брат.
- Если любишь, отото, - Итачи, присев на стул, пристально посмотрел на брата, даже не думая о том, чтобы смягчить тон своего голоса, потому что ситуация оказалась примерно такой же серьезной, как он и предполагал, - тогда внимательно слушай…
Ещё раз взглянув на свое сегодняшнее расписание, Цунаде устремила взор на дверь в свой кабинет, ожидая следующего пациента, точнее, одного из её особых пациентов, который вызывал в ней не совсем профессиональные чувства, более того, ситуация которого ещё раз напоминала женщине о том, что она всего лишь врач, который далеко не всесилен.
Инудзука Киба позвонил ей вчера, высказав просьбу принять его как можно скорее, поскольку его состояние… изменилось. Да, именно так и сказал омега, не ухудшилось, не улучшилось, а именно изменилось, что и насторожило Сенджу настолько, что она сразу же выделила в своем плотном графике место для приема этого пациента.
Честно сказать, она была удивлена тем, что с омегой что-то произошло, потому что у Кибы наблюдалась стабильная динамика, и, по сути, она уже ничем не могла ему помочь. Да, как омега, Инудзука был полностью здоров, а вот его энергетические каналы… Что могло повлечь за собой такую их деформацию, почему у шатена было столь слабое биополе, что его организм не мог сформировать энергетический купол, и почему он не мог обмениваться энергетикой со своим альфой даже во время полового акта, Цунаде понять не могла. Возможно, причиной всему был неактивный бета-ген, но все же альфа поставила бы этот факт в самый конец списка предполагаемых причин, на первый план выдвинув ту, что во время беременности что-то произошло с его матерью-альфой, что и повлияло на ребёнка. К сожалению, пообщаться с нынешней главой клана Инудзука и узнать интересующую её информацию, у Сенджу не было возможности, так как официально Киба к этому клану уже не принадлежал, но все же её поразил и насторожил тот факт, что как бету семья шатена приняла, а как омегу – нет. Что-то здесь было не так, но, увы, воспользоваться своими связями и копнуть глубже Цунаде не позволяла совесть, тем более что её вмешательство все равно уже ничего бы не изменило – дефектность энергетических каналов омеги была необратима.
Обидно было за мальчишку, ведь он хороший человек, который заслуживает счастья, но, вновь-таки, в своих размышлениях Сенджу возвращалась к тому, что ей под силу далеко не все. Хотя, она ведь тоже была всего лишь человеком, на которого, кстати, в последнее время навалилось много личных проблем, хотя женщина и старалась не смешивать семью и работу. Да, она добилась многого, и для неё, как врача и в какой-то мере исследователя, все эти научные звания, награды, грамоты и прочее были очень важны, но, как для женщины, они не имели совершенно никакого значения, потому что с годами Цунаде начала понимать, что смысл жизни не заключен в работе и всемирном признании, ведь на тот момент, примерно двадцать лет назад, у неё, фактически, ничего не было как у женщины.