Скорее всего, ему нужно было набрать в грудь побольше воздуха, задержать его на несколько секунд, чтобы почувствовать, как кислород насыщает легкие до предела, вызывая приятную, тянущую, распирающую боль, а после шумно выдохнуть, через рот, вместе со вздохом отпуская напряжение нескольких последних дней. Наверное, он бы так и сделал, расслабился бы в широком, удобном, мягком кресле, уткнулся бы затылком в спинку, прикрыл глаза, убрал щиты и выдохнул, чтобы стало легче, чтобы ушли мысли, чтобы просто наступила тишина и спокойствие, но Собаку но Гаара был сконцентрирован, слегка напряжен и задумчив, не собираясь, даже ради собственного блага, выходить из этого опостылевшего состояния. Он должен бдеть, не отводя взгляда и не теряя сосредоточенности, хотя, по сути, бдеть было нечего, потому что его повязанный вот уже два дня после того, как очнулся, кулем валялся на кровати, отказываясь от пищи и отрешившись от внешнего мира, свернувшись калачиком, неизменно спиной к нему, и бездумно смотря в никуда. Впервые связь повязанных молчала: никаких эмоций, чувств, ощущений. Гаара готов был даже к очередному приступу, наверное, даже желал, чтобы он произошел, чтобы Наруто встрепенулся, ожил, да хоть напал бы на него, но друг закрылся, забаррикадировался в своей непробиваемой скорлупе и только изредка тяжело вздыхал или мелко фыркал.
Впервые со дня, когда они стали повязанными, Гаара не знал, что ему делать, как привести друга в чувство и какие слова подобрать, чтобы объяснить произошедшее, чтобы выдернуть Наруто из его внутреннего мира, поделиться тем, что там, в больнице, он стал свидетелем чуда, причем не одного, но, похоже, блондина это волновало мало. Пусть Собаку и был резонатором, но в тот момент, когда друг поделился с ним своими планами относительно Дейдары, Гаара даже не подозревал, что именно собирается сделать Намикадзе. Просьба омеги заключалась в том, чтобы Наруто присутствовал на родах и не позволил Итачи отдать за него свою жизнь, из чего аловолосый сделал вывод, что Дейдара предчувствовал свою смерть, более того, как-то узнал о планах мужа, который собирался перелить в него всю свою энергетику, предположив, что противостоять решению Древнего не сможет никто. Да, никто, кроме Наруто, который, ввиду особой силы своего Дара, мог бросить вызов и Древнему, и даже самому богу смерти. Но ни Дей, ни он, ни тем более Итачи даже не догадывались о том, что Намикадзе решил рискнуть, освободив свою сущность, чтобы спасти брата, и, насколько он понял, альфе удалось проникнуть в Чистилище, чего он, как резонатор, просто не мог припомнить, хотя его кровь, его сущность хранили знания с незапамятных времен. Впрочем, на его памяти не было и того, что произошло после, на заднем дворе, когда он, заглушая отчаянный вой своей сущности, создавал Цуки Эмма.
Он не понимал и, наверное, никогда не сможет понять, как омеге, пусть и Древнему, удалось одним взглядом разрушить то, что было единственным оружием против таких, как Наруто, но ощущения от этого взгляда он запомнит надолго. Недоумение, мелочность происходящего вокруг, препятствие, которое путалось под ногами, никчемность попытки, неуместность его присутствия, когда этих двоих разделяли метры, легкое негодование, - вот что почувствовал Собаку но Гаара, когда по нему скользнул взгляд алых глаз с «кровавым цветком» бога смерти вместо зрачка. Он помнил Древнего с сущностью альфы, хотя и смутно, очень давно, и не здесь, не в Японии, ещё на заре Темных Времен, где-то в Европе, в которой в те времена бушевала чума, сжигая целые поселения своим смрадным дыханием погребальных костров, поэтому Собаку даже предположить не мог, что может быть Древний с сущностью омеги. Но, с другой стороны, разве он не говорил Наруто, что Саске – именно его омега? Ведь кто, как не Древний, как не самоотверженно-любящий, готовый бороться до последнего даже с самими богами омега, способен укротить его сущность?
И он отступил, опустив руки, с которых осыпались осколки темной энергетики Цуки Эмма, позволяя двоим раскрыться друг для друга, как пара, хотя, боги, как же Собаку устал это повторять, как резонатор, он помнил лишь единичные случаи, когда Альтер Альфа встречал именно своего омегу. Гаара плотно зажмурился, отвернулся, пригнулся, прикрыл лицо руками, а все тело гигантским в своем размере и толщине зримым щитом, когда альфу и омегу, которые слились в трепетном поцелуе, окружил ослепительный свет. Это, наверное, было прекрасно, и Собаку истинно сожалел о том, что он не может сейчас из-за, как бы невероятно это ни звучало, своей слабости узреть столь сокровенное таинство. Это было выше его понимания, даже сущность резонатора в нем молчала и трепетала от той силы, в которой слились любящие сердца, в которой сущности дополняли друг друга, а не противоборствовали, верховодили или же подчинялись.