Сущность зла

Наверное, да.

Я говорил искренне, и это убедило жену. Но разве я не слышал внутренний голос, докучливый голос, который, пока Аннелизе ласково прикасалась ко мне, умолял вышвырнуть Макса из дома и домыть посуду?

— Делай, что считаешь должным, Сэлинджер. Но возвращайся ко мне. Возвращайся к нам.

2

— Поедем на моей. — Командир Крюн показал на внедорожник Лесного корпуса.

— Макс, — сказал я, — если ты хочешь извиниться, я твои извинения принимаю. И знай: мне очень жаль, что я сунул нос в твои дела. Это было ошибкой. Но я не намереваюсь обсуждать с тобой что-либо касательно бойни. Я обещал жене, что забуду об этой истории, о’кей? Дело прошлое.

Неужели?

Тогда почему у меня так забилось сердце? Почему мне так не терпелось сесть во внедорожник и выслушать то, что Макс имел мне сказать?

Десять букв: «наваждение».

Макс пнул сугроб, покачал головой:

— Я набросился на тебя с кулаками, потому что понял: ты увяз в этой истории с Блеттербахом по уши. И раз уж дошло до обещания Аннелизе, значит дело обстоит еще хуже, чем я боялся. Не ври мне, Сэлинджер. У тебя все на лице написано.

Каждое его слово попадало прямо в точку.

В глубине души я по-прежнему горел желанием разузнать побольше о резне на Блеттербахе. Рано или поздно я бы снова начал копать, расследовать, задавать вопросы.

И что бы сделалось тогда с моей семьей?

Уступил ли я в эту минуту?

Нет.

Я продолжал лгать самому себе.

— Ты ошибаешься.

— Не пори чушь, Сэлинджер. Ты этого ждешь, на это надеешься. Что я тебе предоставлю новые сведения, слухи, подсказки. — Макс подошел ко мне, ткнул в меня пальцем. — И я собираюсь это сделать. Я покажу тебе столько тупиков, что у тебя раз и навсегда пройдет охота кончить, как Гюнтер. — Он вздохнул. — Или как я.

— Я обещал, Макс.

Слабое сопротивление. Докучливый голос стал приглушенным. Далеким. Почти плачущим.

— Поехали со мной: будь уверен, ты не нарушишь его, это твое обещание.

Я повернулся к широким окнам гостиной. Поднял руку, помахал Аннелизе, чей силуэт вырисовывался против света. Она тоже помахала мне. Потом исчезла.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я еле слышно.

— Хочу избавить тебя от тридцати лет терзаний, Сэлинджер.

3

Движения почти не было, пара джипов да черный «мерседес», ехавший нам навстречу. Мы миновали Вельшбоден, и на перекрестке Макс на своем внедорожнике свернул на грунтовку, петлявшую между деревьями.

Мы подъехали к дому Крюнов около двух часов дня.

— Добро пожаловать на землю моих предков.

— Это здесь ты рос?

— Верена рассказала тебе?

— Она мне кое-что поведала про твое детство. Про фрау Крюн.

— Я называл ее Оми, бабушка. Она была непреклонная, но также справедливая, а главное, очень сильная. Мы жили бедно, и, чтобы я не чувствовал унижения, Оми перед всеми держала себя гордо. Вдова растит сироту. В деревне ее гордость принимали за высокомерие. Трудно было распознать, что под этакой манерой кроется что-то другое. Гибель деда разбила ей сердце, но то, что от него оставалось, было исполнено любви. У нее было огромное сердце, у моей Оми. — Макс одарил меня улыбкой. — Входи.

Дом Крюнов был типичной для этих гор постройкой, под черепичной крышей, которая нуждалась в починке. Под свесом крыши виднелись остатки гнезд, какие весной вили ласточки. Искривленная яблоня с перекрученным стволом склонялась над передней дверью, которая заскрипела, когда Макс стал ее открывать.

Внутри царил полумрак.

— Здесь нет электричества, — пояснил Макс, зажигая керосиновую лампу. — Есть генератор, но я его приберегаю на крайний случай. Если хочешь, сварю кофе.

При свете дом казался не таким зловещим. На каминной полке стояла фотография, вся в пятнах сырости.

— Маленький Макс и фрау Крюн, — сказал Макс, пока заваривал мокко. — Располагайся.

Кроме стола и пары стульев, в комнате, Stube — так называли в Альто-Адидже громадные, многофункциональные помещения (кухня, спальня, гостиная, все вокруг изразцовой печи, которая и давала имя комнате: самая настоящая Stube), — находилось два металлических картотечных шкафа.

Командир Крюн перехватил мой взгляд.

— Тридцать лет расследования. Перекрестные свидетельские показания. Собранные доказательства. Ложные следы. Возможные подозреваемые. Тридцать лет трудов, обратившихся в ничто. Тридцать выброшенных лет.

— Большущий пирог с начинкой из воздуха.

Макс поднял бровь.

— Ты говорил с Луисом?

— Его манеру ни с чем не спутаешь.

— Но вот что даже Луис не осмеливается сказать: жертвы Блеттербаха — не только Курт, Эви и Маркус. Это и Гюнтер, и Ханнес. Верена. Бригитта. Манфред. Вернер. И я.

Я глядел на огонь в камине. Следил, как искры, которые Клара называла «чертенятами», взвиваются вверх и гаснут на стенах, почерневших за долгие годы от дыма и пламени.

Макс вздохнул:

— Я закрывал глаза и слышал голос Курта. Или как Эви ходит по комнате, или как смеется Маркус. А когда открывал глаза, видел их. Они укоряли меня. Говорили: ты остался в живых.

Меня пробрала дрожь.

Ты остался в живых.

Я закурил сигарету.