Сущность зла

Откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Рокот мотора меня убаюкал, я задремал. Уборка утомила меня больше, чем можно было предположить. Спал я недолго. Сигарета, догорев до фильтра, обожгла мне пальцы, и я проснулся с бранью на устах. Распахнул дверцу и выбросил дымящийся окурок.

Но не увидел, как он исчезает в сугробе. Я огляделся в растерянности. Слева не было видно светящейся вывески супермаркета. Не было видно ничего. На мгновение я подумал, что ослеп. Небо и земля стали неразличимы.

— Всего лишь снег, — проговорил я, стараясь унять тревожно бьющееся сердце.

Но старый тамбурин колотился в неистовом ритме. Я поднес руку к груди.

— Сильная вьюга, ничего другого. Уймись наконец.

Вернер мне рассказывал о снежных бурях. Буря — это не просто снегопад. Снегопад по сравнению с бурей — это как летняя гроза рядом с самозарождающимся ураганом. Вьюги являются в тишине, они хуже тумана.

Они ослепляют.

У меня засосало под ложечкой. Вокруг все было белым-бело.

Я захлопнул дверцу, судорожно дыша. Я знал, что сейчас произойдет, хотя и не желал с этим мириться. Но волей-неволей мне пришлось проглотить порцию дерьма, которую этот день — 1 февраля — мне уготовил.

Оно явилось. Еще как явилось.

ПТСР. Посттравматическое стрессовое расстройство.

Шелест.

Голос Бестии.

Сначала — шум, какой возникает, когда настроишь радиоприемник на нерабочую волну. Через несколько мгновений он стал таким же материальным, как руль, в который я вцепился изо всех сил. Я пытался бороться, следил за дыханием, делал все, что врачи советуют делать при панических атаках. Не помогло.

Полный паралич.

Убирайся.

Этот голос. И запах. Запах Бестии. Отдающий металлом, проникающий в рот, обволакивающий. Древний запах. Такой древний, что все переворачивается внутри. Ведь Бестия — тоже древняя. Такая древняя, что… я в конце концов завопил.

Левой рукой нащупал кнопку на дверце. Выбросился наружу. Ушиб колени: благодатная боль.

Шелест стих.

Я стоял не двигаясь на четвереньках посреди парковки, и снег забивался в складки одежды. Его ледяное прикосновение привело меня в чувство.

Я помотал головой. Смахнул слезы. Поднялся.

— Я живой, — проговорил вслух.

Живой, стою посреди снежной бури. Видимость метра два, может, меньше.

Я вернулся в машину. Включил фары. Завел мотор и тронулся с места, чувствуя, как скользят шины.

Она выскочила из ниоткуда.

Стояла, разинув рот, раскинув руки, как распятый Христос. Одетая в синюю куртку, слишком легкую для такого мороза. Автомобиль застыл в десяти сантиметрах от ее ног.

Бригитта Пфлантц посмотрела на меня, потом на небо.

И в мгновение ока рухнула на асфальт.

5

Я бросился на помощь. Она была в полузабытьи, скорее от спиртного, чем от падения.

Мне пришлось волочить ее к машине, она не стояла на ногах.

— Бригитта? Ты слышишь меня, Бригитта?

Женщина вцепилась мне в руку. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Домой.

— Я должен отвезти тебя в больницу.

— Домой, — повторила она.

— Не думаю, что это хорошая мысль. Тебе нужна помощь.

— Единственная помощь, какая мне нужна, Сэлинджер, — это помощь Господа. Но Он уже давно меня оставил. Помоги мне сесть. Я покажу дорогу.

Я застегнул на ней ремень безопасности. Мы поехали.

Бригитта жила в старом доме с облупившимися стенами. Жалюзи на окнах покоробились, разбухли от сырости.

Внутри было еще хуже. Дом запойной пьяницы, сказал я себе, едва Бригитта, нашарив в сумочке ключ, умудрилась вставить его в замочную скважину. Всюду бутылки. На каждом предмете мебели — слой жира и пыли. Запах как в клетке какого-нибудь животного.

Я уложил Бригитту на диван. Только тогда заметил, что женщина обута в легкие тряпичные туфли. Я осторожно снял их. Ноги у нее посинели, руки и губы тоже. Она стучала зубами. Белки глаз были мутные, желтушные, а расширенные зрачки неотступно следили за мной. В углу я откопал пару одеял, все в каких-то пятнах, которые вполне могли быть засохшей блевотиной. Но я уже притерпелся к вони и не слишком привередничал.

Я укрыл ее, стал растирать.

— Ты точно не хочешь, чтобы я вызвал врача?

— Мне уже лучше. Хватит тереть. Что бы сказала твоя жена?

Я плотнее укутал ее и закурил. Только сейчас ощутил, что весь взмок от пота. Теперь, когда страх прошел, я разозлился. Ведь я чуть не задавил ее. И меня прорвало:

— Какого черта ты шляешься по дорогам полуголая в такую пургу? Ты могла совсем околеть, дура проклятая!

— Я алкоголичка, Сэлинджер. Ты не заметил? — пробормотала она. — Так ведут себя все алкоголики. Причиняют неприятности себе и другим.

Она улыбнулась.

Улыбка меня остановила. Нежная улыбка.

— Хочешь чего-нибудь выпить, милости прошу, — сказала Бригитта; на ее лицо мало-помалу возвращались краски. — Есть из чего выбрать. И спасибо, что не наехал на меня.

— Не за что благодарить, — буркнул я.

Бригитта вытянулась на спине, одернула одеяло, словно то было вечернее платье.

— Да нет, есть за что. Всегда есть за что благодарить. В ту ночь, когда Гюнтер погиб, я хотела поблагодарить его, да не успела. Присядь.

В ушах зашумело, словно ее слова низринули меня с высоты.

Я откопал стул, погребенный под грудой старых газет. Сбросил их на пол, уселся.