Сущность зла

— То было первое, что мы увидели, когда вышли на проклятую поляну. Грюнвальд, весь изгвазданный в крови. С топором в правой руке и ребеночком под мышкой.

Я представил себе эту картину.

Проливной дождь. Грязь, скользившая под ногами. Верхушки деревьев гнутся под бешеным натиском стихии. Глухие завывания самозарождающейся бури. Расчлененные тела на земле.

Все вместе.

У меня перехватило дыхание.

— Едва завидев нас, он закричал: «Монстры! Монстры!» Макс и Гюнтер остолбенели. Ханнес увидел Курта и тоже начал… Ты когда-нибудь слышал, как вопит сумасшедший? Я — слышал, в тот день на Блеттербахе. Но и я обезумел тоже. Мы все обезумели. Ханнес бросился к Грюнвальду, я — за ним. С ужасающим воплем Грюнвальд побежал ему навстречу. Прижав ребенка к груди и занеся над головой топор. Этот топор.

Вернер показал на лезвие, к которому я не осмелился прикоснуться.

— Я прочертил траекторию, прочертил ее в уме, но с невероятной четкостью. Время как будто остановилось. Я ничего не слышал. Будто кто-то вырубил звук. Никогда в жизни я не видел окружающий мир столь отчетливо.

Сидя здесь, на кухне Вельшбодена, Вернер взмахнул руками. Несмотря на камин, холод пробрал меня до костей.

Холод Блеттербаха.

Той бури.

Исчез спартанский дом в Вельшбодене, с его чердаком, полным тайн, и столом, на котором стояла бутылка граппы. Все это оказалось декорациями из картона. Слова Вернера пробили брешь во времени.

Запах грязи, смешанный с запахом крови. Воздух наэлектризован до предела.

Сверкают молнии.

До меня доносится вопль Ханнеса.

Но это не Ханнес вопит, Ханнес умер после того, как вышиб мозги жене, обезумев от ужаса на Блеттербахе. Мои органы чувств восприняли ископаемый отпечаток вопля Ханнеса. Заточенный в памяти Вернера более чем на тридцать лет.

— На лезвии кровавые пятна. Большие темные сгустки. Кто знает, сколько времени он стоял там неподвижно, прижимая к груди младенца и держа в правой руке измазанный топор, которым убил троих. Может, несколько часов. Не знаю, да и знать не хочу. В тот момент я видел только прочерченную в воздухе траекторию опускающегося топора и Ханнеса, бегущего со всех ног. Грюнвальд вот-вот добавит четвертую жертву к бойне, которую он устроил. И я бросился к другу. Схватил его за ногу. Ханнес покатился по земле. Лезвие воткнулось в грязь на волосок от него. Лицо Грюнвальда, Джереми… Что это было за лицо…

Вернер вытер ладони о брюки. С силой, словно пытаясь очистить их от налипшей грязи.

Трещина в реальном мире раздвинулась еще немного.

Я ощутил во рту горечь грязи с привкусом страха.

— Он шел прямо на нас. Будто при замедленной съемке. Размахивал топором, как военным трофеем, прижимая девочку к груди. Так крепко, что я боялся, не задохнется ли она. Ханнес упал вниз лицом, оцарапал лоб. При виде крови ко мне вернулся слух. — Вернер покачал головой. — Сам не знаю, что это было.

Капля пота сползла по его виску до изгиба подбородка.

И там пропала.

Она мне показалась алой.

— Я подумал: вот кровь Ханнеса смешалась с кровью его сына. Это меня ужаснуло. А Грюнвальд уже нависал надо мной. Мне почудилось, будто росту в нем десять метров. Великан, лесное чудище из старинной легенды. Глаза, вылезшие из орбит, кровь на лице, кровь на одежде.

Вернер схватил бутылку граппы, сделал большой глоток. И еще один.

— Я навидался раненых и мертвых за свою жизнь. Видел переломанные руки-ноги. Видел, как отец спускается в долину, неся ногу сына; видел сыновей, которые на коленях умоляли спасти отцов, раскроивших череп о скалы. Видел, что творит сила тяжести с телом, пролетевшим четыреста метров. Сам много раз рисковал жизнью. Чувствовал, как приближается смерть. Быстрое дуновение, уносящее жизнь. Но в тот день на Блеттербахе смерть предстала великаном, который, бешено вращая глазами, занес топор.

Вернер пристально взглянул на меня.

— То был Krampus. Ни хлыста, ни рогов — но то был Krampus. Дьявол во плоти. И… я слышал, как он что-то бормотал.

— Что именно?

— Похоже на заклинание. Или на проклятие. Сам не знаю. Я не разобрал как следует: молния попала в дерево метрах в десяти от меня. В ушах шумело, барабанные перепонки чуть не лопнули. Фраза как будто бессмысленная, бред сумасшедшего. Я годами над этим думал.

Вернер провел рукой по седым волосам.

У меня засосало под ложечкой. Я знал, о чем речь. Это не бред сумасшедшего. Это латинское название.

Руками, окоченевшими от холода, прорвавшегося сюда из другого места и другого времени, я нащупал в кармане сотовый. Поискал в памяти картинку, которую прислал Макс, и показал Вернеру.

— Что это?

— Jaekelopterus Rhenaniae. Эти слова бормотал Грюнвальд?

Вернер повторил их вполголоса несколько раз, как мантру, как молитву. Взгляд его был на световые годы далек от Вельшбодена.

— Да! — вдруг воскликнул он. — Именно так. Jaekelopterus Rhenaniae. Откуда ты знаешь?