Сущность зла

Разрезы крупным планом. Мышцы бахромой, работа неумелого мясника. Отрубленные конечности в грязи. Эти снимки раскаленным железом вонзались в мои внутренности. И все же я не мог отвести от них глаз.

Лица.

Лица терзали меня без жалости.

Маркус: щеки расцарапаны колючками, в которые он упал; видны и более глубокие следы, будто от когтей хищного зверя. Выражение страха: так выглядит человек, воочию узревший свою смерть.

На лице Курта застыло выражение самого крайнего отчаяния.

Эви.

Обезглавленное тело, распростертое среди узловатых корней каштана. И черная грязь вокруг, словно дьявольский ореол.

— Здравствуй, Эви.

Я сам не заметил, как заговорил.

— Мне очень жаль, — вздохнул я. — Я так тебе и не сказал до сих пор, как мне жаль.

В шкатулке сердечком лежали еще два предмета.

Кукла. Тряпичная, набитая ватой. Кукла, о которой мне рассказала Клара. Из тех, самодельных, какие старательно шьют из всякого тряпья. Лица не было: черты, наверное, были нарисованы фломастером, и время стерло их. Белокурые волосы заплетены в две косички. Я погладил куклу. Она была похожа на мою дочку.

Потом я отметил одну деталь. Кукла была запачкана. Ее нарядили в длинное бальное платье и белый передник в тирольском стиле. На переднике виднелись пятна. Расплывшиеся, тошнотворные. Темного цвета, глянцевые. Я догадался, от чего они. И выронил куклу.

Она упала на пол почти беззвучно.

К дрожи прибавилась тошнота. Я вытер руки о джинсы, словно коснулся какой-то заразы и теперь пытаюсь избавиться от нее. Разинув рот, часто и тяжело дышал, словно загнанное животное. Другого предмета я так и не смог коснуться.

Топор.

Рукоятка сломана пополам и перевязана полусгнившей веревкой. Острие сверкает под голой лампочкой, что болтается у меня над головой. Я снял рубашку, намотал ее на руку вместо перчатки и отодвинул топор. Подумал, что, наверное, рубашку сожгу. Надеть ее снова казалось столь же отвратительным, как и осознать до конца, чем запачкана безликая кукла.

На дне шкатулки, придавленный всем, что лежало сверху, находился бумажный конверт, когда-то желтый, а теперь — цвета рыбьего брюха.

Переведя дыхание, я вынул его. Повертел в пальцах, будучи не в силах совершить простое движение: открыть конверт и взглянуть на содержимое. Конверт был легкий. Целая вечность прошла, прежде чем я решился.

Две фотографии, небольшой четырехугольный кусок картона и лист бумаги, сложенный вчетверо.

Думается, тогда я и потерял представление о времени.

3

Однажды, в самом начале нашего знакомства, но уже влюбленный без памяти, я повел Аннелизе в квартал, где я вырос. Сделал я это не без колебаний и только потому, что она настаивала.

Ред-Хук уже не был таким, как в восьмидесятые, с наркоманами в подъездах многоквартирных домов и толкачами, которые курили, прислонившись к фонарным столбам, но я все равно немного стеснялся облупленных стен и грязных тротуаров.

Я показал Аннелизе порт, склады, построенные в девятнадцатом веке, то, что осталось от бара, куда мама запрещала мне ходить, и угостил ее обжигающим кофе: его сварил мексиканец, у которого я приобрел по меньшей мере половину моих детских полдников и добрую долю перекусов во времена отрочества.

Аннелизе наш квартал безумно понравился. Так же, как она сама понравилась моей мутти, когда в тот же самый вечер я познакомил их, приведя девушку к нам на ужин.

Она все восприняла всерьез, моя мутти. Когда она открыла нам дверь, я заметил, что на ней самая лучшая юбка. На лице макияж.

К тому времени отец уже умер, его сразил инфаркт, когда он готовил один из своих фантастических гамбургеров с луком, а мать, овдовев, должна была управляться с забегаловкой и с артистическими амбициями сына, закусившего удила.

Когда я признался, что у меня есть девушка, она не в силах была сдержать ликование. Естественно, хотела все узнать о ней. Естественно, я должен был пригласить ее на ужин. Познакомить их. Она в самом деле такая красивая? В самом деле такая чуткая? В самом деле такая замечательная? Естественно, мать должна была готовиться к этому ужину несколько недель. Так оно и вышло.

Аннелизе была счастлива поговорить на родном языке, и было чудесно слышать, как мать смеется, чего не случалось уже очень давно.

Она подвергла Аннелизе подлинному допросу.

Рассказы возлюбленной очаровали меня. Krampus с хлыстами, заснеженные вершины Доломитов. Детский сад в Клесе, весь деревянный, начальная школа, чьи окна выходили на виноградники, простиравшиеся, покуда хватало взгляда; каникулы в Зибенхохе и вылазки в горы с Вернером; решение переехать туда, где ее родители выросли и где Вернер был не просто ее отцом, но Вернером Майром, великим человеком, основавшим Спасательную службу Доломитовых Альп. Рождество, когда снегу выпадает столько, что приходится весь день сидеть взаперти; подруги, с которыми можно поехать за покупками в Больцано; решение учиться в Соединенных Штатах.