Мне хотелось заплакать, чтобы уменьшить боль, но я не умел плакать и никогда не смогу. И теперь терзался нестерпимой болью от утраты единственного человека, который любил меня по-настоящему, которая понимала меня и принимала таким, какой я есть, не пытаясь переделать.
Из моей груди вырвался сдавленный вздох.
Я стонал, чувствуя, как вместе с Элоизой болезненно умирает единственное хорошее в моей жизни.
— Что не делается, то к лучшему, Тион, — послышалось надо мной.
Резко вскинув голову, я увидел, как отец идет в мою сторону. Его взгляд брезгливо проходится на берегу, на котором мы много лет проводили время с Элоизой. Я видел, как он с неприязнью думает о том, как его сын вообще мог приходить в это грязное, вонючее место.
— Это твоих рук дело? — прорычал я, продолжая убаюкивать в руках тело подруги.
— Моих? — удивленно спросил отец. — Я бы не стал пачкать руки.
— Кто же тогда убил ее⁈
На его губах появляется ухмылка.
— Ты, Тион.
Жар пробегает по всему телу, превратившись через мгновение в холодок. Я снова посмотрел на Элоизу. На ее губах так и остались следы крови, мутный взгляд смотрел в пустоту. Только сейчас я заметил синие отметины на шее. Синяки от сильных пальцев…
— Нет, — покачал головой, боясь поверить, что это правда. — Я не мог. Я…
— Именно ты повинен в ее смерти, сын, — холодно осёк отец. — Начиная с момента, как допустил возможность вашей дружбы. Как ты вообще мог водиться с этой… вонючей рыбачкой?
— Не называй ее так, — сдавленно прошептал я.
Отец не услышал моих слов. Он покачал головой, продолжая:
— Я тебя много раз предупреждал, что за любой проступок ты будешь нести ответственность. И вот результат глупости, которую ты совершил. Ты убил ее. Своими руками утопил в море.
Боль с новой силой разлилась в сердце, утопила душу в отчаянии и горе. Я снова застонал, ощущая, как нарастает презрение к самому себе.
— Я ничего не помню, — прикрыв глаза, произнес я, пытаясь мыслить ровно.
— Поверь, я сам видел, как ты сделал это.
Подняв голову, посмотрел на отца.
— Почему ты не остановил меня?
По лицу отца пробежала судорога презрения и ненависти. Он оскалился, а светлые глаза потемнели, будто море перед штормом.
— Остановил⁈ Эта паршивая девка еще легко отделалась⁈ — прошипел он. Увидев, как исказилось мое лицо от злости, отец холодно спросил. — Думаешь иначе?
— Она не паршивая девка. Она заслуживала гораздо больше.
Высший дракон усмехнулся, словно только что выиграл в неизвестном мне споре.
— Тогда почему в беспамятстве ты убил ее?