Суть Руми

Наследнику глупому делает больно.

Вновь сделавшись нищим, впал дурень в унынье,

Без пищи и крова, как сокол в пустыне,

Рыдая в отчаянье: "Боже, мой Боже!"

Услышал вдруг голос:"Унынье негоже

Твореньям Моим в Мною созданном мире,

Другое богатство тебе дам в Каире.

Иди же в Каир и найди там предместье,

Приметы какого узнаешь на месте."

* * *

Багдадец не медля рванулся в дорогу,

И долго влачился пустыней, тревогу

Мешая холодную с тёплой надеждой ...

Но вот уже Нил распростёрся безбрежный,

И башни Каира украсили небо.

Ободрился путник, но свежего хлеба

Умучал голодного сладостный запах,

И он от отчаянья принялся плакать.

И как ему ни было горько и стыдно,

Решил он поклянчить: "Ведь ночью не видно,

Что нищий не местный, а лишь иностранец,

И щёки мои не покроет румянец."

Вот так его голод, и стыд, и гордыня

Мотали, как клочья травы по пустыне.

Назад и вперёд, и в бока его било,

И в славном Каире всё было немило.

Каир же, известное дело, огромен.

Багдадец плутал средь причалов и домен,

Домов и мечетей, базаров, кладбищей,

Пытаясь разжиться какой-нибудь пищей.

О месте гадая, где клад был обещан ...

Как вдруг получает он пару затрещин

От стражников грозных ночного дозора,

Не ждя совершенно такого позора!

* * *

Случилось же так, что ночных ограблений

Явился в Каире таинственный гений

И в шайку свою он набрал отовсюду

Людишек, способных на всякое худо.

В те годы и воры слыли мастерами

И было их много глухими ночами.

Халиф же в ответ приказал своей страже

Средь ночи с прохожим не чикаться даже,

Но сразу в кутузку доставить гуляку,

И вором считался задержанный всякий.

Халиф был мудрец, ведь, врачуя заразу

Змеиный укус разрезАть надо сразу,

Иначе погиб человек безнадежно ...

Будь к телу любимому истинно нежным,

И палец руби, что змея укусила,

Бывает любовь беспощадна, мой милый!

Нельзя оставлять преступлений без кары,

Народ пожалей, а бандитов - на нары!

* * *

Итак, арестован багдадец дозором,

А схваченный ночью считался там вором.

- "Ты вор, сознавайся немедля, скотина!"

Eго заушает огромный детина.

- "Постойте! Не бейте! Хочу объясниться!"

Багдадец заплакал, как будто девица.

- "Ну что ж, oбъясняй, но давай покороче."

В ответ ему стражник огромный рокочет.

- "Молю вас, поверьте! Ведь я не преступник!

И я не каирец, Аллах - мой заступник!"

Рассказом своим поразил он всю стражу -

Про счастье дурное, наследства пропажу,

Про клад, что в Каире ему был обещан,

До слёз он пронял тех простых деревенщин.

Он им исповедался искренне, честно,

А, впрочем, вам всем тут конечно известно,

Что вера со страстью - ключи от той дверцы,

Которою заперто всякое сердце.

А истиной страсти поток прямословный

Подобен воде, но для жажды духовной.

* * *

- "Я верю ему, как и все вы, ребята,

Он честный бродяга, хотя глуповатый."

Сказал вдруг начальник ночного дозора:

- "И я мог, как он натерпеться позора.

Я тоже услышал таинственный голос,

От страха мой спутанный вздыбился волос.

Я послан был клад драгоценный в Багдаде,

Отрыть и отдать неизвестному дяде,

В надежде на щедрое вознагражденье.

Такое мне было, ребята, виденье!

Зарыт клад в таком-то конкретном квартале,

На улице той-то, но в эдакой дали!

Ведь я не дурак, чтобы бросить в Каире

Работу, семью, всё, что дорого в мире,

Слоняясь по немилосердному свету,

С дурацкой надеждой на выдумку эту."

Назвал он и улицу ту, где в Багдаде

Пришелец жил, слушавший в полном отпаде.

- "Мне голос поведал," - продолжил дозорный,

- "И имя хозяина дома. Позорный

Имел тот несчастный багдадец обычай -

Сорил он деньгами, не зная приличий."

И стражник, всей правды не зная, беспечно

Дал имя, а вы догадались, конечно,

Что имя совпало с прозваньем пришельца,

Багдадского нашего домовладельца.

* * *

Тут вдруг осенила багдадца идея,

Но вслух ей делиться со стражей не смея,

Сказал в своём сердце: "Находится дома

Богатство, что ищем в чужих мы хоромах!"

И весь переполнившись радостью буйной,

Как русло речное водой чистоструйной,

Он Богу направил своё восхваленье,