На периферии сознания чуть слышно и очень недолго жужжит вопрос, каким таким чудом Мите удалось уложиться в несколько дней, когда обычно люди ждут своей очереди месяцами, но Лиза мгновенно отвлекается на другие мысли. Чтобы все организовать как следует (конечно, она не столько организует, сколько наблюдает, но наблюдает деятельно: бесконечно разговаривает с Даней и Тимом, спорит, когда требуется, с Митей, договаривается с Яном; раньше никакой склонности к переговорам она за собой не наблюдала, и теперь, в те редкие моменты, когда она остается одна, она думает о себе со все возрастающей нежностью), требуется масса сил и времени, а после работы что того, что другого у Лизы кот наплакал (она представляет плачущего от усталости кота, и от жалости – то ли к нему, то ли к себе – чуточку свербит в носу).
Утром пятницы все наконец готово. Люди расставлены по заранее определенным позициям. Тянутся и тянутся, но все же заканчиваются последние минуты. Девять пятьдесят восемь.
– Ну что, погнали?
Камеры начинают запись.
Лиза, Тим и два оперативника переглядываются и разом вдыхают побольше воздуха.
В помещении тепло, темно и тесно; пустые темнозеленые стены и высокий серый потолок создают постоянное ощущение, что кислород вот-вот закончится, а поверхность воды еще очень далеко, всплывать и всплывать. Из мебели тут только стол с десятком мониторов, кресла для них четверых и едва слышно бормочущий телевизор – чтобы оперативникам было не так скучно смотреть на экраны, на которых ничего не происходит. Но когда Митя привел сюда Лизу в прошлый раз – позавчера ночью, – она не задумывалась о неудобствах, ее целиком захватил восторг. Подобное везение иначе как сверхъестественным не назовешь: соседний дом, проверенные люди, неограниченные возможности. Как в плохом кино.
Лизе захватывающе тревожно. Она ерзает в неудобном кресле, ощущая, что летит по скользкому шоссе, лавирует между несущимися машинами и их гудки сливаются в дикий разноголосый вопль, вибрирующий в унисон с ее напряженными мышцами. Режиссером быть тяжелее всего, особенно когда требуется снять и смонтировать фильм прямо в момент премьеры.
Лизе крайне странно видеть этот дом вот так, через экраны, выстроенные в ряд, как стрип комикса. Почти все клетки пока пусты – кроме Владимира Сергеевича, в доме никого нет. Яся с детьми уехала час назад, их отсутствие было непременным условием Лизиного плана. Яся и дети должны были оставаться в стороне, так что пришлось заморочиться и организовать их отъезд, хотя Лиза знает о Ясе и ее желаниях столько, что все получилось даже проще, чем она рассчитывала.
Видео из кабинета выведено на два последних экрана. На левом Владимир Сергеевич сидит за столом и сосредоточенно разглядывает что-то в компьютере, то и дело щелкая мышкой, а на крайний правый Лиза старается без необходимости не смотреть – в центре кадра царит знакомый массажный стол. Его подголовник опущен вровень с остальной поверхностью, бежевая кожа равномерно освещена мертвящей лампой дневного света.
И вдруг на крайнем левом экране появляется Катюша. Откуда она взялась? Как ей удалось остаться? Лиза настаивала, чтобы камеры установили и в детских, почему Митя не послушал ее? Можно было обойтись без подобных неожиданностей!
Тем временем Катя открывает дверь в еще пустую приемную, быстро проходит через комнату, без стука входит в отцовский кабинет, что-то невнятно говорит отцу. Владимир Сергеевич поднимает на дочь глаза и тут же молниеносно – движение его размазывается по экрану – отворачивает от нее свой монитор; его лицо искажается. Катя мгновенно исчезает за дверью. Обратная перемотка: дверь закрывается, девочка шагает через приемную и исчезает на жилой половине. Кино, настоящее кино, говорит себе Лиза и на секунду замирает, пытаясь сообразить, чего больше в этих словах – напоминания или предостережения.
Что ж они тянут-то?
Лиза беспрерывно посматривает на браслет.
Наконец девять пятьдесят девять лениво соскальзывают в красивую единицу с тремя нулями, и – камера! мотор! – трещит звонок, щелкает, открываясь, замок, знакомо скрипит дверь. Надо бы смазать, машинально думает Лиза и тут же изумляется этой мысли.
“Здравствуйте, мы к Владимиру Сергеевичу, у нас назначено”.
Слабенький микрофон камеры перевирает теплый голос Лены, сушит и истончает его.
Лена невозмутимо притопывает на коврике, чтобы сбить с ботинок налипший снег, помогает Дане снять курточку и шапку, поправляет на нем свитер, приглаживает волосы.
Лиза очень хотела, чтобы с Даней был кто-то свой, проверенный – Митя или Ян, но никак нельзя было рисковать, Владимир Сергеевич, скорее всего, узнал бы что того, что другого. Так к их сговору присоединилась Лена, Митина сокурсница. Поначалу Лиза отнеслась к ней подозрительно, даже враждебно, но сейчас она смотрит, как Лена легонько вздергивает Дане кончик носа, как улыбается, подталкивая Даню впереди себя, и неуместное воспоминание о маме вдруг взрывается где-то в области средостения.