Суть вещи

Высокий седой человек в военной форме, громко щелкнув бедренным суставом, присаживается на корточки и бережно расправляет черную атласную ленту на венке с надписью “Любимому сыну Тимуру от родителей”. Оказывается, венки – увлекательное чтение. Так бы и не узнала, как зовут Тима на самом деле. – Секретик из него сделали, – шепчу я Мите, вцепившись в букетик фиолетовых гвоздик. Их лепестки напоминают мне воланы маминого белья, а их теплый, пряный, живой запах чуть отгораживает меня от мороза и смерти. – Закопали и надпись написали. Нужно было еще стеклышко, знаешь. И фантик.

– Все шутишь.

Митя смотрит на меня как-то странно – прищурившись и приподняв брови. Наверное, ждет, что я засмеюсь. Но я и не думала шутить.

Военный распрямляется, смотрит на нас.

– Соболезную, – говорит ему Митя.

– Не стоит, – отвечает тот, помолчав. – Я даже не знаю, кто вы такие. Хотя вы, наверное, были ему ближе, чем я. Мы не общались. Много лет. Я никак не мог… А теперь поздно. Последнее, что я ему сказал: “Лучше бы ты сдох”. Он открылся. Доверился мне. Он был такой славный мальчик. Хороший… Хороший человек. Пришел к отцу. А отец… А теперь вот он…

Он отворачивается, прячет лицо в подклад фуражки.

– Родители не должны хоронить своих детей, – тихо, будто не ему говорит Митя.

– Родители не должны отказываться от своих детей, – не оборачиваясь, отвечает отец Тима. – А я отказался. От единственного сына. Это я его сюда положил.

Ян подходит незаметно. Я вздрагиваю, когда он кладет руку на мое плечо.

– Есть человек, который виноват гораздо больше, чем вы, – сипло говорит он.

Мне хотелось бы предупредить его, что бить меня нельзя, но я вдруг понимаю, что Яну теперь можно. Пусть бы вообще убил.

Я терплю, сколько могу, потом аккуратно отступаю и ухожу.

Именно я нашла Тима, вынудила Яна встретиться с ним, придумала весь этот безумный план. Ни на секунду не задумалась о том, что говорил мне Тим, игнорировала его нежелание во всем этом участвовать, его страх. Игнорировала то, что он живой человек. Был живой. Ян прав. Виновата именно я.

В этой части кладбища могилы совсем свежие. Кого-то похоронили только вчера, кого-то – неделю назад. Читать надписи на свежих могилах – не менее увлекательно, чем венки. Чего только и кому только не пишут, каких только ошибок при этом не делают. Я стараюсь не проваливаться в разговоры с могилами, потому что кино каждый раз одно и то же: разномастные заплаканные люди зарывают в землю что-то одинаково аккуратно упакованное – сразу ясно, что непостижимо дорогое.

Меня раньше ужасно пугала мысль о собственной смерти. Я бесконечно воображала себя лежащей на отвратительно гладкой атласной подушке. Вот дверь надо мной закрывается, защелкиваются замочки, закручиваются винты. Воздуха остается на пару вздохов. Лифт, покачиваясь, едет вниз. Вдыхая в последний раз, слышишь, как крышку забрасывают камнями… Теперь совсем не страшно. Возможно, полежав на земляном полу плотно запертого подвала, я больше не смогу так уж сильно бояться. Отличная получилась подготовка к смерти.

Но когда вдруг читаешь знакомое имя, видишь знакомое лицо… К такому не подготовишься.

Вначале я замечаю проломленную по центру яркую компьютерную клавиатуру и мышь с торчащим хвостом оборванного провода – и успеваю удивиться тому, что кто-то оставил здесь такие бессмысленные на кладбище предметы.

И только потом вижу фотографию – она вложена в пластиковый файл, степлером прибитый к желтому кресту. Под улыбающимся лицом надпись: Коля Полецкий, 10.05.2008-13.12.2019.

Тринадцатое декабря. Тот самый день, когда я встретила Жанну у больницы.

Я присаживаюсь у могилы, перебираю лежащие на заиндевелом холмике вещи, вызволяю из-под снега посверкивающий белоснежный гравий – никогда такого не видела. Лучшие друзья девушек – мелкие камушки. Выкладываю их в круг. Пусть сияет ярче снега, пусть из космоса будет видно. От этого блеска ломит глаза, остро хочется исчезнуть, провалиться под землю, стать мертвым озером слез под толстой коркой льда.

И тут я слышу, как скрипит под чьими-то ногами снег. Среди памятников мелькает знакомый силуэт. Саша.

– Вот уж не думала, что встречу тебя тут, подруга, – говорит она мне, будто мы виделись только вчера.

Кажется, она в полном порядке – в своем любимом замызганном понизу пуховике неопределимого цвета, я все хотела украсть его и в химчистку сдать, да так и не успела. На голове травянисто-зеленая шапочка, на руках – перчатки в тон.

– Мы тут маму хоронили, – говорит она и садится со мной рядом. – А ты кого?

Я вдруг ощущаю себя как во сне – ничего не могу сказать, только мотаю головой в сторону фотографии.

– “Ко-ля По…” – по слогам читает Саша. Она всегда плоховато чувствовала себя с буквами. – Сидишь винишь себя?

Я киваю и пожимаю плечами. Это должно означать: “Очевидно, ты права”.