Суть вещи

– Значит, так, – не глядя в камеру, говорит Владимир Сергеевич. – Во-первых, вам нужно уяснить вот что. С самого начала, еще когда я просто в поликлинике физиотерапевтом сидел, мне не приходилось искать детей, родители сами их приводили. Важно заметить, ни один ребенок не хотел уходить. Любые процедуры я делал для них приятными. Они сами хотели быть со мной. Ребенок может говорить что угодно, может все отрицать, но тело никогда не врет. Они сами хотели всего того, что я им давал. Никто ни разу не пожаловался. Я не урод, я люблю детей. А дети всегда чувствуют, если они кому-то важны. Придет такой – недолюбленный – при живых-то родителях. Такие очень тепла хотят, тянутся к тебе. Если бы вы их видели – так, как видел я. Вот я спрошу вас, кому более одиноко: ребенку богатых родителей или сироте из детдома, – что вы ответите? Потребности-то у всех детей одинаковые. Смотришь: на этом клейма ставить негде, сопли заскорузлые до пола, а у того личный водитель. Разница, казалось бы. А тепла обоим одинаково охота. Среди родителей почему-то не модно любить детей. Но кто-то же должен их любить? И это делал я.

Яся Васильевна тоненько, как-то очень жалобно вскрикивает и комом одежды сползает на пол.

– Я же тебе говорил: никаких посторонних! Безобразие! – Следователь выключает камеру и выскакивает из-за стола. Они с напарником пытаются поднять Ясю с пола, но она раз за разом выскальзывает из их рук. Наконец они поднимают ее – голова запрокинулась и безжизненно болтается на ходу – и выносят в коридор.

Владимир Сергеевич равнодушно провожает их взглядом. А я никак не могу перестать разглядывать его. Поразительно. Сидит в наручниках. Вместо привычного элегантного костюма – какая-то растянутая серая майка и чудовищные синие штаны, еще и в носки заправленные. В конце концов, ему только что чуть не выцарапали глаза. Его жена упала и, может, умерла. А кино про английского лорда с ним в главной роли можно хоть сейчас снимать. Даже без грима. Как ему это удается?

Но размышлять об этом больше некогда, подумаю потом. Они вот-вот вернутся.

– Я знаю: это вы хотели взять меня на работу, – быстро говорю я ему. – И не просто так. Тот человек, которого мама убила… Он был важен для вас.

– Честно говоря, ты меня удивляешь, Лиза. – Дервиент оборачивается ко мне, будто только что заметил. – Я думал, ты совсем деревяшечка. Ты права: тому, кто потерял родного человека, который никому не причинил никакого зла, никогда не будет достаточно того, что кто-то там потом сядет в тюрьму и там немножко посидит. – Он откидывается на стуле и кладет ногу за ногу. При скованных за спиной руках его поза выглядит до крайности нелепо. – Решили взяться за тебя, тем более что ты тоже несешь ответственность за произошедшее. Что такого он тебе сделал, что заслужил умереть за это? Как ты пострадала? Сидишь тут, считаешь себя вправе вопросы мне задавать, а он уже столько лет в могиле. Дочери его сиротами росли, между прочим. Я был уверен, что мне удастся заставить тебя выполнить то, что я для тебя приготовил. А потом, думал я, тебя запрут в психушке, и ты там тихо сдохнешь, а мать твоя быстро сдохнуть не сможет, помучается вначале как следует. Я тебя сильно недооценил, конечно, надо это признать.

– Никому никакого зла? – Мне так смешно, что желание смеяться перевешивает желание услышать, что еще мне может сказать Дервиент.

– На самом деле он правда был очень хорошим человеком, – говорит он, когда я утираю последние слезы. – Он так терпеливо со мной возился, столькому меня научил. Главная, конечно, наша задача – любить детей, помогать им встать на ноги, выбирать из них будущих соратников. Он мне всем помогал: связями, влиянием. Познакомил меня с кем надо. А какая-то сопливая безмозглая тварь и ее сука-мать у меня все это отняли, ты понимаешь? Если бы не он, я бы никогда не стал тем, кем стал. Не поднялся бы так высоко.

Я снова ржу. Никак не могу остановиться. Высоко поднялся? Так все люди, которые опускаются ниже некуда, про себя думают? Высоко поднялся?!

– Нет, все равно не понимаю. Есть миллион способов испортить мне жизнь, – наконец говорю я. – Зачем к себе так близко подпускать? Нерационально. Никак нельзя было иначе меня наказать, раз я так виновата? Если только… Ах, ну да. Федя. Вы хотели…

– Молодец, Лиза, молодец. – Он качает головой и прищелкивает языком. – Я чуть было не разочаровался в твоих аналитических способностях. Теперь ты понимаешь, почему я на самом деле взял тебя на работу, детка? Город у нас маленький. Тесный городишечко. Следить за тобой труда не составляло. Но мне очень нужно было придумать, как тебя извести. А тут такая возможность – сразу двоих, да еще чьими надо руками!