– Ну и все в этом роде. Лена пистолет достала, а он ей говорит: “Не советую. Убивать не так страшно оказалось”. Порезал шею Тиму – легонечко, чтоб кровь выступила. Чтобы, типа, понятно было, что он не шутит. Потом в квартиру повел его, велел забрать Федю. Тим ему очень удобен оказался. Сын был бы удобнее, сопротивляться бы не смог, но зато с сыном на руках Дервиента гораздо легче было бы взять. А так он себе руки развязал. Ну и два заложника – лучше, чем один. – Митя наконец поднимает на меня глаза и тут же добавляет: – Видимо, так он рассудил. В общем, он заставил Тима взять мальчика и вышел с ними с другой стороны. Тот выход тоже был под наблюдением, и его перехватили бы, но там была какая-то машинешка – она еще с вечера стояла под окнами. Неприметная такая, в говнище вся, наши лопухи даже внимания на нее не обратили. А Дервиент запихал в нее Федю и Тима, прыгнул сам – и поминай как звали. Причем мы ж гнались за ними, по колесам стреляли, но у этой помойки какие-то такие бешеные лошади под капотом оказались. Плюс, как мы потом уже поняли, за рулем профессионал был – найти бы его теперь. В результате мы их мигом потеряли. Дальше ты знаешь.
Мы долго сидим молча. Перед глазами стоит Даня. Я представляю его голос, слышу, как он говорит “мама”. Эх Митя-Митя, игра тут совсем ни при чем. Люди, когда умирают, всегда к маме хотят.
И тут я вспоминаю про свой следующий вопрос.
– Не понимаю еще вот чего, – говорю я тихо. – Как так вышло, что Тим с Дервиентом там столько времени вместе провели, и, видимо, в полном согласии, а сцепились только перед тем, как мы туда нагрянули? Почему один другого сразу не убил?
– Видимо, Дервиент действительно не собирался никого больше убивать. Надеялся еще как-то выпутаться. По идее, Данину смерть можно было бы списать на несчастный случай, тем более что мы видели, что Даня фактически самоубийство совершил руками Дервиента. А об остальном нужно Тима подробно расспросить, я пока не успел.
На следующее утро мы едем в СИЗО. В коридоре к нам бросается Яся Васильевна, что-то говорит мне про Катюшу и Федю, но я никак не могу сосредоточиться на ее словах, все жду, когда коридор заполнят шаги и он выйдет нам навстречу. Пережитое убийство должно менять человека безвозвратно. Изменился ли Владимир Сергеевич? Что с ним стало? Что стало со мной?
Ужасно потеют ладони, колени ходят ходуном, пол подо мной кажется стеклянным.
Мы долго сидим в коридоре, а Дервиента все не ведут. Потом нас зовут в кабинет, а он, оказывается, уже там. Руки скованы за спиной. На нас не смотрит, будто нас и нет. Мне никак не удается понять, что именно в нем изменилось.
Человек за столом дочитывает протокол:
– “При задержании и последующем обыске обнаружено видеооборудование, с помощью которого производилась видеосъемка актов насилия, в том числе сексуализированного, над несовершеннолетними от трех до десяти лет”.
Стоп, что же это получается, у него там еще и собственные камеры стояли? Даня погиб зря? Потому что они кабинет не обыскали как следует?!
– “В их числе Федор Владимирович Дервиент, несовершеннолетний две тысячи девятого года рождения, родной сын обвиняемого. Пользуясь инвалидностью ребенка, Владимир Сергеевич Дервиент систематически применял к нему сексуализированное насилие”. – Человек за столом поднимает глаза. – Владимир Сергеевич, вы подтверждаете вышеизложенное?
Когда в кино люди кричат и дерутся, я всегда отворачиваюсь, но сейчас отвернуться не в состоянии: маленькая Яся с воем лупит рослого мужа по лицу. Это мало похоже на кино.
Наконец второй полицейский бережно отсоединяет ее от Дервиента и усаживает обратно на стул.
– Продолжим, – полувопросительно говорит тот, что за столом. – Владимир Сергеевич, что можете показать по сути высказанных обвинений?
– Что я могу показать?.. – Дервиент шмыгает носом и улыбается уголком рта. – Смотрю, у вас тут целый зал зрителей набрался. И лица все знакомые. Здравствуй, Лиза. И все ждут, что я покажу. И суда вам не требуется, вы уже все про меня решили. Да и вряд ли я до суда доживу, кстати. Мужики в камере очень уж решительно настроены. Так что уговорили, сейчас все и покажу, включайте, что там у вас.
Человек за столом щелкает мышкой, загорается зеленая лампочка.