Суть вещи

Стас в другой больнице, не в той, где бабушка. От его тела к нескольким аппаратам тянутся разноцветные проводки, одно из запястий пристегнуто к кровати наручниками, из обеих рук торчат длинные прозрачные трубки. Я хорошо знаю, что на концах этих трубок – иголки, и они сейчас воткнуты в его плоть. Обычно от подобных мыслей меня тошнит, а сейчас даже приятно. Я очень изменилась за последнее время. Что ж, люди вообще часто меняются. Это хорошо. Нормально.

Увидев меня, Стас стонет и закрывает глаза. Вообще так даже лучше. Мне не терпится описать ему то, что я узнала от игрушек в комнате Левушки, и я, никуда не торопясь, рассказываю ему все по порядку, во всех подробностях. Митя стоит, отвернувшись к окну.

Когда я заканчиваю, Стас вдруг распахивает глаза и смотрит на меня. Явная атака. Но мне есть чем ответить, и помешать мне он не сможет – руки-то связаны. Я подхожу поближе, откидываю одеяло, отодвигаю край повязки с груди. Эля не преувеличивала, шрам действительно уродливый – белый, широкий, будто червяк, почти такой же безобразный, как те рубцы, которыми усеяны мои предплечья. Но он сохраняет форму треугольной спирали, а по краям даже сохранилось немного синей краски.

– Не вышло, да? – спрашиваю я его, не ожидая ответа. – Какая досада.

Риторический вопрос! Сарказм!

Пока я заслуженно горжусь собой, на крики Стаса сбегается медперсонал. Митя их отсылает. Я подхожу к Стасу вплотную. Мне нравится, как расширяются его зрачки. Я медленно веду пальцем по его шраму – и считываю его, как любую другую вещь. Шрам рассказывает мне все. Стас подстроил аварию, да. Но прикрывал он не Дервиента, а самого себя. Не устоял перед маленьким мальчиком. На какой-то миг забыл об осторожности. А потом запаниковал – жена пригрозила, что пойдет в полицию. Он сообразил, что потеряет все то, что ему действительно важно. Деньги.

– Убивая жену, он убивал свидетеля обвинения, – говорю я Мите. – А убивая сына, убирал улику.

По виску Стаса скатывается капля воды.

– Нет, – вдруг говорит он – и это так же неожиданно, как если бы заговорил стул. Или шкаф. Он повторяет: – Нет. Сына не собирался убивать. Не хотел ей его отдавать. Хотел только ее. Ну, чтобы она… Я ее любил, но она меня вынудила. Она уходила, мы ссорились. Я не видел, как он в машину пробрался. Он выбрал ее. Он всегда ее сильнее любил. Я даже не понял, что он с ней… Уехал. Я бы не позволил. Я бы не пустил! А когда я на опознание приехал, там… Там было две. Две простыни, одна рядом с другой. Две каталки. И я… Не смог даже на его лицо посмотреть. Не было лица. Только у нее было лицо. А у него… Там только кости… Они их сложили, и я… по росту догадался… Я любил их. Жену. И детей. Левушку. – Он наконец отворачивает от меня свое лицо и куда-то в подушку говорит: – Очень.

– Знаем мы, как ты их любил, – говорит ему Митя.

Тело Стаса странно подергивается под одеялом.

Один из аппаратов начинает резко верещать. В палату вбегает медсестра, нажимает какие-то кнопки, что-то нам кричит. Но нам еще рано уходить.

– Стас, слышите меня? – спрашиваю я его поверх плеча медсестры.

Он едва заметно кивает.

– Вам нужно выжить, – может быть, чуть громче, чем нужно, говорю я. – Вы должны быть живы. Иначе Элю посадят за убийство. А лучше бы посадили вас. Вы подпишете признательные показания?

Стас снова кивает. Митя достает бумаги, вкладывает в пальцы Стаса ручку.

Аппарат не перестает визжать. Палата заполняется людьми в белом. А нам наконец-то можно уйти.

Эпизод 2284

Остаток дня, пока Митя бегает по делам, что-то там улаживает, о чем-то договаривается, я болтаюсь по магазинам, пугая продавщиц заплывшей расцарапанной рожей. По официальной версии, мне нужно купить себе одежду, чтобы было во что переодеться. Проще, конечно, было бы поехать домой. Точнее, в бабушкину квартиру. Там есть еще пара комплектов, можно было бы сэкономить Митины деньги, которые потом нужно будет как-то отдавать (“Глупости какие, даже не думай! – говорит он и продолжает совать мне свою карточку. – Сколько ты там можешь потратить? Я вообще почти зарплату не расходую, там столько денег накопилось, я и не замечу”), а я меж тем снова без работы. Но мне почему-то сейчас невмоготу даже думать о той квартире. Я покрепче сжимаю в кармане крючок львенка. Хорошо, что он со мной.

Когда день наконец остается позади и я заставляю себя переодеться в новое, даже ни разу не стиранное белье, вдруг снова чувствую себя супергероиней. Старое, не разбирая, швыряю в стиралку. Выстирается – тогда и разберу. Отважная бунтарка.

Мы усаживаемся пить чай. Я очень жду этого момента – пока я слонялась по магазинам, успела сформулировать целый список вопросов к Мите. Надо выкладывать, пока на подъеме.

– Митя, а где Даня? – Я наливаю ему чай, как он любит: в большую чашку, не доливая ровно восемнадцать миллиметров до края. – Я тут с Костей списалась, он сказал, что понимает, конечно, что Даня должен был исчезнуть, но договор был такой, что они все равно будут обмениваться сообщениями, Костя даже систему кодов придумал для этого, а Даня который день молчит.