Суть вещи

– Лиза была у Кузнецовых. Там что-то не то. Нашла грязную простыню. Простыню из кабинета – ты знаешь, какого кабинета. Нашла рваный ремень. Лиза не хочет рассказывать, кто и как его порвал. И нашла серебро. Они говорят, это их серебро, но оно рассказывает, как его трогала Яся, как Лиза его чистила. А простыня рассказывает, откуда на ней кровь. Лиза взяла простыню. Ремень спрятала. Ремень и серебро остались у них. Лиза никак не сможет серебро унести. Они теперь с ним чай пьют.

– Стоп, стоп, Лиза! Замолчи! Кто пьет чай с серебром?! Я ничего не понял! Ты где вообще? Я сейчас за тобой приеду! Ты сегодня лекарство принимала?

Слова Мити повисают в воздухе и падают тонкими льдинками, потому что, пока он говорит, Лиза отстраняет от себя трубку так далеко, как только возможно. Важно не дать этим льдинкам отравить себя, не пустить в себя этот пластиковый чужой голос.

Когда он замолкает, Лиза снова подносит трубку к губам и говорит очень внятно:

– С Лизой все в порядке. Лиза идет домой. Не нужно приезжать. Но надо, чтобы ты взял простыню. Вечером приезжай домой. Простыня у Лизы. Ты ее возьмешь. И еще ленту резиновую. На ней могут быть отпечатки пальцев. Это может быть улика. На простыне кровь. Ты сделаешь анализ ДНК.

Еще немного, и Лиза выронила бы телефон, с такой силой и стремительностью она отводит его от себя и все равно слышит хохот, доносящийся из динамика.

– Какая улика, Лиза?! Какой анализ? Ты что, детективов пересмотрела? Улика – это то, что я нахожу на месте преступления, при свидетелях, с ордером на обыск. А черт знает где взятая простыня, будь на ней кровь самого Махатмы Ганди, вообще никакой уликой не является и ни о чем не свидетельствует! Где, говоришь, ты нашла все эти вещи?

– У Кузнецовых, – терпеливо повторяет Лиза.

Терпение. Иначе до пупса не достучаться.

– Ага, у Кузнецовых. Это те твои старички, да? А как у них эти вещи оказались, Лиза, ты подумала? Это что за ерунда? Ты со своими супергеройскими способностями теперь можешь порталы открывать? – С каждым словом его тон обесцвечивается все сильнее.

– Лиза… Лиза не знает, как они попали к Кузнецовым. Там был еще снеговик такой, стеклянный, и Лиза его разбила. Этим снеговиком…

– Да что бы им ни делали, этим снеговиком, чего бы ты ни видела…

– Лиза видела достаточно, Матвей, чтобы человек навсегда сел в тюрьму, – перебивает Лиза и осматривается.

Вокруг снег, дома и фонари.

– А ты у нас еще и юрист теперь, да, Елизавета? Ты в курсе, сколько за что дадут?

– Нет, но Лиза точно знает, что такие люди не должны просто так выходить из дома и ходить по улицам. Лиза бы их вообще…

– Что вообще? – перебивает Митя. – Убивала бы? Как ты можешь быть уверена.

– Никак. Лиза не уверена. Но эти вещи не должны были оказаться у Кузнецовых. И теперь либо они врут, либо Владимир Сергеевич – самый страшный преступник из всех! Он проник во все дома, везде оставил свой след, всех отравил! – Свободной рукой Лиза зачерпывает пригоршню снега и подносит близкоблизко к лицу, чтобы носу стало холодно.

– Постой-ка. – Лиза слышит глубокий вздох Мити и сама рефлекторно втягивает холодный воздух – так, что легкие ломит и перед глазами все плывет. – Постой-ка, давай-ка успокоимся и постараемся не ломать копья, а понемногу разобраться и решить, что мы со всем этим сейчас можем сделать. Ты же за этим звонишь?

– Да. – Лиза стряхивает с ладони снег и начинает дышать чуть спокойнее, следит за тем, чтобы сделать вдох, а потом осуществить выдох – все как бабушка учила: вдох на раз-два, выдох на раз-два-три-четыре.

Митя прав, надо успокоиться.

– Во-первых, – говорит он, чуть помедлив (Лиза слышит щелчки шариковой ручки), – во-первых, пойми, что я сейчас с тем, что ты сказала, ничего сделать не смогу. Даже учитывая тот факт, что ты сперла из квартиры своих стариков перепачканную простынку и рваную резиновую ленту. Я правильно опись провел, ничего не упустил?

И тут Лиза забывает, что нужно успокоиться и дышать.

– Что значит: “Ничего не могу сделать”? – изо всех сил стараясь говорить медленнее, спрашивает она. – И в каком это смысле “сперла”?

– А то и значит: ничего не могу. – Щелчки звучат все чаще. – Могу только приехать сейчас за тобой – я относительно свободен – и довезти тебя до дому. Сдать, так сказать, с рук на руки. Сообщи мне, пожалуйста, где ты. И не психуй.

– Лиза совершенно спокойна, – сообщает Лиза трубке. Изображение вокруг нее пульсирует, мерцает, двоится. – Лиза не сообщит тебе, где она. Нет никакой необходимости никому сдавать Лизу, она…

– Ты вообще слышишь себя сейчас? Спокойна Лиза! – В трубке слышен резкий треск. Видимо, эта ручка больше не сможет щелкать. – Ты там ревешь, что ли?

С большим трудом Лиза понимает, что нужно говорить еще четче, как с ребенком, иначе он в принципе не станет ее слушать.

– Нет. Послушай. Лиза спокойна. Вот что. Лиза снеговика разбила. Было очень красиво. Осколки летели, летели, потом упали и лежали. Сверкали. Красиво, но опасно. Лиза все собрала. А морковку прикарманила. Все равно это мусор. Все равно он Лизе соврал. Эти вещи – они все врут, кажется…