Суть времени. Том 1

Я много езжу по миру и наблюдаю некую сложную амальгаму чувств, которую вызывает у мира Россия. Основополагающее чувство — презрение. Презрение к стране, отбросившей свое прошлое, к стране, двигающейся в коррупционизм, бандитизм. Это презрение имеет одни оттенки в Индии или Китае, другие оттенки в Европе и Соединенных Штатах, третьи оттенки в исламском мире… Но внутри этой сложной амальгамы чувств, среди которых доминирует презрение, есть одновременно какое-то затаенное ожидание: а вдруг? «А вдруг русские дурят-дурят, а потом возьмут, да и вынут из кармана что-нибудь такое, что для всего мира окажется абсолютно новым и одновременно узнаваемым? И что если это новое и одновременно узнаваемое спасет мир? Русские, конечно, опять набедокурят, огромной ценой проторят опять какую-нибудь дорогу. Но мы за ними по этой дороге пойдем и, глядишь, куда-нибудь да и доползем. Может быть, исторический процесс и продлится. А как без него? Может быть, развитие и продлится. А что делать, если формы модернистского развития исчерпаны?»

Но что мы можем сказать об этом послании, об этой тайне, содержащейся внутри нашей истории, кроме того, что мы, развиваясь, сохраняли коллективизм? «Смотрите: вот здесь коллективизм… вот здесь опять коллективизм, уже индустриальный…» А был ли коллективизм где-нибудь еще? Да, японцы создают компании и корпорации, используя в том числе наш, советский, коллективистский опыт. Но русские-то создали ведь нечто гораздо более интересное! И в системах образования было нечто абсолютно новое.

Однако эти виды новизны, связанные с социальным творчеством, не исчерпывают всей творческой новизны, находящейся внутри советской обветшалости, советских ошибок, советских несуразностей — и советского героизма. Там, внутри всего этого, находится нечто еще более важное. И это важное необходимо обсудить прежде всего. Потому что если уж играть, то по-крупному, потому что иначе русские играть не могут…

Что больше всего проклиналось из «идиотизмов» советской эпохи? Идея «нового человека». «О, они не понимают, что человеческая природа есть константа, что человеческая природа есть данность, что человека нельзя менять, преступно менять. А они хотят человека изменить! Почему? Потому что у них абсурдный порядок и им для этого абсурдного порядка нужен абсурдный человек. Они с нормальным человеком не могут ничего поделать. Они не знают, что с ним делать, и выдумывают нового».

Открываю книгу «Иметь или быть» Эриха Фромма, одного из величайших философов и психоаналитиков XX века, смотрю на первые цитаты: «Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь»[7].

Кто сказал эти великие строки? Карл Маркс.

А вот другой автор: «Действовать — значит быть». А это кто? Лао-Цзы.

В том, что было сделано в Советском Союзе в связи с созданием нового человека, есть что-то безумно важное. Эрих Фромм фактически пишет о том, что мы потеряли, о наших ошибках, не анализируя которые мы не достигнем ничего.

Социализм и коммунизм очень скоро превратились из движения, целью которого было построение нового общества и формирование нового человека, в движение, идеалом которого стал буржуазный образ жизни для всех, а всеобщим эталоном мужчин и женщин будущего сделался буржуа.

«Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут всем безграничное счастье. Триединство неограниченного производства, абсолютной свободы и безбрежного счастья составило ядро новой религии (модерна. — С.К.)…Нет ничего удивительного в том, что эта новая религия дала ее приверженцам жизненную силу…».

Но вскоре выяснилось, что бесконечное потакание своим потребностям, набирание очков удовольствия просто ничего не дает. Что это все чревато гигантским крушением. Эрих Фромм называет это крушением эпохи Больших Надежд. Крушением надежд модерна. Тех самых надежд, которые мы сейчас хотим снова возбудить в людях.