Суть времени. Том 2

Толкнуть человека вниз легко. Но его тянули наверх всеми способами: «Моральный кодекс строителя коммунизма» — такая достаточно классическая моральная парадигма, существовавшая в советскую эпоху.

Ленин отрицательно относился к теории «стакана воды», согласно которой в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовную потребность будто бы так же просто и незначительно, как выпить стакан воды. А уж при Сталине от этого «стакана воды» — свободы любви и прочих разнузданностей — вообще не осталось ничего. Система стала очень жесткой, классической, и она тянула человека наверх. Она вела его по ступеням образования, культуры, социализации, труда. Она это делала. И она охраняла эту кнопку. Кнопку, нажав на которую можно выпустить свинью из клетки. Она загнала ее, эту свинью, в клетку. Загнала. И свинья там сидела. И не хрюкала даже. А если хрюкала, то исподтишка.

Дальше произошел момент, когда на эту кнопку нажала сама правящая партия. Это еще страшнее, чем разрушить страну (хотя и это страшнейший грех). Это страшнее всего на свете. Это предательство человеческого. Всего. Она знала, эта власть, где находится кнопка. Она ее сначала охраняла, а потом сама на нее нажала. И не надо мне говорить, что этого не произошло.

В этом суть спора Бахтина и Лосева.

Лосев фактически говорил Бахтину: «Ты что делаешь? Ты выдаешь народную культуру за скотство, низ, фекалии. Ты мой любимый Ренессанс представляешь как торжество низа. Ты зачем этот низ (то есть свинью) живописуешь так? Это же неправда! К ней все не сводится. Народная культура к ней не сводится. Это не культура низа. Это не твой любимый Рабле. Там все есть. В народной культуре духовные стихи тоже есть. Фольклор — это высокая культура, это то, что поднимает человека наверх. Ты мне не рассказывай про карнавалы и все прочее. Карнавал — это удар колокола, когда церковь бьет в этот колокол и на один день дает возможность перевернуть верх и низ, но тут же возвращает систему в прежнее состояние. Это не карнавал нон-стоп. Ты не говори мне про это. Ты зачем врешь? Ты же такой талантливый человек, такой умница. Зачем ты все это извращаешь?»

В этом суть дискуссии Лосева и Бахтина.

На что Бахтин отвечал: «Так надо. Так надо. Мы не победим этих мерзких коммунистов, если не выпустим свинью из клетки».

Но Бахтин Бахтиным… Михаил Бахтин — талантливейший человек. Его исследования Достоевского — это великий вклад в культурологию. Такого типа вещи только и могли делать великие люди. Лосев же не осуждал то, что Бахтин писал о Достоевском! Он сказал: «О Рабле-то ты зачем это пишешь, о Ренессансе-то ты зачем это пишешь? Зачем ты вдруг, Миша, начал все извращать? Ты же знаешь, что это не так».

Миша улыбался. Кожинов потом объяснял, почему Миша улыбался.

И все подряд: Юлиан Семенов, который был близок к Андропову, Евгений Киселев — говорили о том, как именно Андропов привел Бахтина, чтобы Бахтин рассказал, что это за кнопочка и как на нее нажимать. И Бахтин рассказал. Бахтин рассказал, извращая природу Ренессанса, природу человеческой жизни вообще, народную культуру. Он это все рассказал очень тонко. Недаром Кристева, один из величайших теоретиков постмодернизма, радовалась тому, как тонко Бахтин все рассказывает.

А потом на эту кнопку нажали, точно на нее. И породили мировую катастрофу. Мировую. Здесь захотели уничтожить человека вообще. Идеальное вообще. И в значительной степени сумели это сделать.

Свинья из клетки вышла и начала все пожирать.

И теперь возникает очень серьезный политический, метафизический, культурный, экзистенциальный вопрос: а как ее назад загонять? Она же с жизнью несовместима. Кто и как ее будет загонять назад в клетку?

И каждый раз, когда я обращаюсь к своим сторонникам, говорю им: «Люди, поймите, нам нужны катакомбы! Мы должны преодолеть соблазн формальных иерархий (кто из нас генерал, а кто солдат), соблазн всяких низменных вещей (нужно изгнать золотого тельца из всего этого)» и так далее, — я понимаю, что мир поврежден. Не разговаривают в неповрежденном мире о катакомбах.

Мир поврежден — свинью выпустили. Взорвали чудовищную бомбу расчеловечивания, озверивания человека. И в этом преступление перестройки.

И вы, пожалуйста, не уравнивайте тех, кто с ней боролся, вскрывая ее суть еще тогда и предупреждая об этом всех, и тех, кто, ухмыляясь, ее осуществлял. Вы не прячьтесь от понятий, от сути произошедшего, от факта преступления, всемирно-исторического преступления. Вы от этого факта не прячьтесь! Потому что, когда вы прячете суть за своими ужимками, кривляниями, вещами, которые вы сами называете пошловатыми и так далее, вы не даете людям предуготовиться. Их хотят второй раз запустить в эту перестройку. Их не добили. Они еще недостаточно озверели. В них еще есть человеческое. Снова что-то вырастает. Стоят новые «воробьи», 17–20-тилетние, открыв глаза, смотрят и спрашивают, как Родину спасать. И часами готовы слушать про серьезное, про интересное, про подлинное.