Суть времени. Том 2

Это удивительно чистые лица, это люди, на лицах которых написано, что они не воровали, что воровство в особо крупных размерах не было для них самым упоительным занятием, которое только может существовать в жизни. Это настолько отчетливо написано на лицах — и особенно сейчас, когда возраст уже берет свое, — что становится еще более страшно, потому что очень понятно, чтопришло на смену.

То, что пришло на смену, может только воровать. Оно вообще не может управлять отраслями, предприятиями и еще более сложной псевдорыночной ситуацией, которую они сами же и устроили. И главное, что им управлять неинтересно. Неинтересно волочить на себе весь этот воз. Им интересно только красть, красть и красть бесконечно много, создавать какие-то сумасшедшие объекты роскоши, которые осуждаемой в перестроечный период советской номенклатуре и не снились, она не понимала даже, что это такое.

И вот эта вся мерзость, вся эта вопиющая, обезумевшая роскошь настолько важна для тех, кто подменяет руководство страною подобного рода самообогащением, что все остальное оказалось безразлично. Да и не могут делать ничего остального! Понимают, что фактически расхищают последнее, что создают при этом гигантские возможности для себя и уничтожают возможности для большинства населения… И ничем больше не занимаются.

И уже даже непонятно, если каким-то таинственным способом все это прекратить и вернуть какой-нибудь 1978 год, кто, собственно, будет управлять? Может быть, еще лет 5 смогут поуправлять те люди, которые вручали мне этот знак, и их коллеги по другим отраслям… Может быть, они еще что-то могут. Может быть, они как-то в этой новой, волшебным образом вернувшейся ситуации могут чем-то порулить напоследок и кому-то что-то передать. И, может быть, тогда страна сохранится. Сохранится какая-то незатейливая, простая страна, в которой дяденьки, тетеньки и их дети будут просто жить незамысловатым русским образом: париться в банях, закусывать салом и черным хлебом, выпивать, работать, давать «на-гора» этот самый уголек и все остальное, каким-то образом организовывать собственную жизнь — не так, как другие, а вместе с тем не худшим образом. Все-таки как-то так, незатейливо, между прочим, Гагарина в космос запустили…

Может быть, это и могло бы еще состояться, как прекрасный сон. Но я не знаю, как соотнести этот сон с реальностью, потому что нет веревочки, за которую можно дернуть так, чтобы вернулся 1978 год. Нельзя закрыть глаза и проснуться в 1978 году. Все идет по совершенно другой траектории.

При этом я отчетливо понимаю, что если бы это все пошло по иной траектории, то дело совершенно не в том, что я бы чем-то рулил. Вероятно, мои возможности резко бы сократились по отношению к тем, которые я имею сейчас.

В связи с этим снова начинается — или продолжается — дискуссия между мной и господином Межуевым, который изумленно говорит: «А за что Кургинян на меня „наехал“, за что он меня ругает? Я ведь сказал, что он оратор № 1 и так далее, и тому подобное, и ничего плохого я не говорил…»[31]

Для меня вопрос не в том, кто что говорит, плохое или хорошее. Я вообще ни с кем не хочу ругаться — ни с господином Межуевым, ни с господами из Коммунистической партии Российской Федерации. Ни с кем.

Я здесь не ругаюсь. Я называю правильные слова. Я пытаюсь убедить всех, что настало время назвать правильные слова, называть вещи своими именами. И не уходить от этих имен. Не ерзать, не юлить, не ускользать от точных определений того, в чем состоит суть тех или иных явлений, которые обсуждаются.

Вопрос заключается не в том, что господин Межуев сказал: «Я ничего не говорил об успешности господина Кургиняна, это вопрос к нему…»

Господин Межуев, может быть, забывает на следующий день, что он говорил. Он говорил следующее: «Никто не знал Кургиняна до начала перестройки. Сергей Ервандович так расцвел именно в период перестройки-2. Это вновь его время…»[32] Он это говорил?

«Кургинян олицетворяет перестройку… Для меня самое странное — это бескомпромиссное отношение Кургиняна к перестройке…»

Значит, он говорил, что «никто не знал Кургиняна…», что «Кургинян расцвел…» Да?

Межуев сам в своей работе признает: «Ему не нравится аргумент „кем бы был, если бы не…“, согласен, аргумент пошловатый…»[33]

Ну, а зачем же использовать пошловатые аргументы? Зачем в такую ответственную эпоху, как сейчас, заниматься пошлостью самому, сознавая, что это пошлость? Это и есть смердяковщина. Ты понимаешь, что аргумент пошловатый, но приводишь. А зачем?

И я хотел подчеркнуть, что в советскую эпоху в интеллигентной среде — в среде, которая так близка отцу господина Межуева, — подобный аргумент был неприемлем. Каждый человек, который бы стал его использовать, был бы внутренне отторгнут обществом, в котором реально действовали другие нормы и существовали другие регуляторы. Сейчас регуляторов нет. Господин Межуев может себе это позволить…