Сувенир для бога

Наконец яблоко пропало из виду, видимо, поглощенное новоявленными грешницами… Змей, сомкнув ужасные челюсти, мотнув головой, пополз вверх, нежно трясь чешуйчатыми боками о ствол яблони. Ингэл спешил за новым плодом, не видя, как взбешенные хлопы налево-направо кромсают охмелевшие от греха души дионисов, разрывают в клочья, точно сгустки мрака, их бесплотные субстанции.

Человек продолжал безучастно стоять в стороне, пустым взором наблюдая за бойней. Он будто ждал сигнала извне…

В нос Дьяченко шибанул запах гнилого яблока. Валька поморщился, покрутил головой, рыская взглядом по возбужденным телам хлопов. Наконец нашел Виораха — тот рвал души наравне со всеми. «Вот сукин сын! С какой же ненавистью ты мочишь беззащитные души! — Валька заводился все сильней. — Что же такого они тебе сделали?! Неужели искуситься грешным яблоком намного ужасней, чем жить слепо, не ведая греха?» Избиение душ дионисов вызвало в сердце Дьяченко настоящий протест: «Наших бьют!» Глаза его вспыхнули нехорошим волчьим огнем, он уже собрался было накинуться на какого-нибудь демона, свалить с ног и завладеть мечом… Как вдруг первым получил удар в ухо. Несильный, но зазвенело в ухе ощутимо! «Черт, кто это меня так?!» — «Не оборачивайся!» — горячий шепот обдал его звенящее ухо — и звон сразу пропал. А шепот знакомый-знакомый, девичий шепот… Его потянули за руку, и Валька, мгновенно подчинившись, не раздумывая, шагнул влево.

15

Из зала, где росло дерево греха и где продолжалось избиение душ, под прямым углом вел узкий проход. С каждым шагом в глубь его света и воздуха становилось все меньше, зато все громче билось юное сердце, похитившее человека.

— Амелиска?! Ты?! — Дьяченко не верил своим глазам, взахлеб разглядывая дочь предводителя благородных отроков. — Я ужасно рад! Ты жива!.. Господи, что они с тобой сделали?

Он осторожно коснулся коротко обрезанных рогов девушки. С ними она была похожа на молоденького мальчика. Лишь нежный овал лица, лишь чувственные губы и светящийся, искрящийся от избытка чувств взгляд выдавал в Валькином похитителе женщину. Влюбленную женщину. Все время, пока Дьяченко с небывалой жадностью разглядывал ее, Амелиска молчала. Она улыбалась, глядя, каким безмерным счастьем наполнился взор человека. Наконец она встала на носочки и, порывисто обняв Вальку за шею, поцеловала его.

— Мы вместе, — тихо произнесла Амелиска, но эхо радостно подхватило: «Мы вместе-е-е!..»

Обнявшись, они стояли посреди помещения, мало похожего на предыдущие комнаты и залы. Вероятно, это был грот. Заброшенный грот со следами очень древней жизни, угадываемыми в основном на ощупь и по наитию — внутри было темно. Кромешную темень, точно голову чернокожего, едва-едва тревожил одинокий пульс — зыбкий огонек в руке Амелиски. Пламя свечи казалось безнадежно слабым, нестойким, чтобы отвоевать у тьмы хоть крохотную пядь светлого пространства. Такой густой была здесь мгла, скопившаяся явно не за один век, не за один миллениум.

Словно в сердце самого первородного зла завела Вальку девушка-отрок. Дьяченко стало не по себе: он почувствовал, как беспомощно сыреют подмышки. «Блин, куда я попал?! Прямо логово какое-то!..» Тьма обволакивала плоть и дух странников, немо грозясь поглотить их, восполниться светлой энергией их сердец.

Но вот Амелиска вскинула руку с робкой свечой — и мгла раздалась, будто обжегшись о разлившийся круг света. От неожиданности Валька присвистнул. Еще бы — его взору представились остатки невиданного мира, затерянного в недрах ада! Полуистлевшие ковры под ногами, сухие и потрескавшиеся, как обветрившаяся кожа, полотна на стенах. Допотопная и громоздкая мебель: столы, шкафы, буфеты, кажется, вырезанные из кости, покрытые, словно тонким шерстяным одеялом, слоем пыли. Черно-серые, будто обросшие шерстью, горки примитивной посуды и другой хозяйственной утвари.

Из всего векового хлама Дьяченко привлек только громадный сундук. Возможно, потому, что он был единственным предметом, на который можно было присесть. Сдув с него, наверное, не меньше килограмма пыли, Валька сел на его массивную крышку и усадил на колени Амелиску.

— Я был уверен, что уже никогда не увижу тебя, — признался он и в тот же миг обмер — его неосторожное дыхание внезапно погасило пламя свечи.

— Погоди, я не вижу твоих глаз, — шепнула девушка и выпорхнула из его объятий. Легко и быстро отыскала огниво или что-то наподобие его, будто знала здесь каждый уголок, ловко высекла искру — их лица, вновь освещенные чутким пламенем свечи, стали еще ближе и родней.

— Я ждала тебя вечность, — она снова сидела у него на коленях, нежно обвив шею руками. — И весь этот театр — для тебя.

— Театр?

— Ну да, — Амелиска, улыбаясь, махнула рукой в ту сторону, откуда они пришли.

— Ту ужасную бойню ты называешь театром?! — Дьяченко напрягся всем телом, почти грубо скинул с плеч руки девушки. — Их там рвут на клочки, как туалетную бумагу, а мы здесь сидим, как последние… Нужно поспешить им на помощь!

— Кому — им? — будто не понимая, о ком идет речь, спросила Амелиска.