Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

— Из Гибралтара, — сказала Вера Васильевна. — Не угадал, сынок, как сейчас помню — из Гибралтара. Мой-то туда на “Альбатросе” последним заходил, вот что. В шестьдесят третьем… да, у меня память хорошая. А после порт-то для наших моряков и прихлопнули.

— Запретили, что ли, заходы? Совсем? Почему?

— А кто знает… Но запретили, запретили: политика. Англия с Испанией не поделили чего-то; нашим-то судам и запретили заходы. На Канарские острова стали ходить, в Лас-Пальмас. Только Максимычу-то моему оставалось плавать недолго…

— А вот эта игрушка откуда, Вера Васильевна? — я показал на гондолу с балериной.

— Да все оттуда же, с Гибралтара, в тот же раз и привез. Она, девица-то, раньше плясала, да, кружилась на одной ножке-то, ох, как здорово. А кавалер все веслом черпал, вроде как греб… Отплясались и отмахались: пружина лопнула.

Еще одно оставалось выяснить; не знал, как приступить. В семейном альбоме Максимовых сотни любительских фотографий. Среди них могла затеряться и та, с капитанского столика, которую я… или он — как же тут выразиться? — рассматривал в каюте, возвратившись с прогулки по Гибралтару. Мне приходилось листать толстенный альбом, но девушки, красивой и задорной, в тельняшке и в мичманке с огромным крабом, что-то не помню…

Да чего уж крутить, что особенного? Свои, чай, люди, попрошу снова альбом — и вся недолга. Так и сделал; просмотрел от корки до корки: нет!

— Вера Васильевна, я вижу, вы любили фотографироваться. Весь альбом, почитай, ваши изображения.

— Максимыча работа, его увлечение.

— Он, поди, с вашими портретами и не расставался?

— Как это? На груди, что ли, носил? В медальончике?

— Да нет. Ну в моря-то с собою брал?

— А то как же! Всегда. Непременно. Особенно любил одну фотку… я там, знаешь ли, такая раскованная, озорная, в тельняшке его и в мичманке набекрень. Вот с ней он не расставался, правильно…

“Да знаю! знаю! — хотелось крикнуть мне. — Все знаю, а может быть, и больше вашего… О, Господи!”

— У вас эта “озорная” фотка не сохранилась?

— Какое! — махнула она рукой. — Я ведь, то есть, конечно, фотография моя, всегда у Максимыча в каюте стояла — в тяжелой такой рамке, на столике. И в том рейсе… ну последнем — тоже. И я теперь, подумать, там… озорная-то, в тельняшке, с Максимычем навеки вместе на дне Биская, — она достала платочек.

В пору было и мне расплакаться. Хорошо подумать, ситуация-то складывается фантастическая. Прикинуть, так мы с Верой Васильевной не чужие друг другу люди. Если, конечно, верить в инкарнации душ.

— Вера Васильевна, простите, ради Бога, а в каком году это случилось?

— Что? Беда-то? А в шестьдесят четвертом, в феврале и случилось. Вот как раз в феврале-то… какая теперь по счету? Без малого тридцать годков позади, а все в памяти, ровно вчера и стряслося…

3 марта, раннее утро. Прошедшей ночью встреча с Учителем, у меня прекрасное настроение. Опять я гостил в его Структуре, но на сей раз мы общались не в помещении, а на природе, среди густой мягкой травы, среди изумительных по красоте цветов.

…Учитель О'Джан провел ладошкой над головкой одного крупного пышного соцветия, как бы снимая что-то.

— Вот Прана и вот Огонь, ты их не видишь, к сожалению. Но поверь, они прекрасны, ими можно питаться… Располагайся, сынок, удобнее, я расскажу тебе о Цветах. Давно это было, очень давно. Бессмертные боги не имели детей, поскольку они бесполы. Но они возжелали детей и решили создать их по своему образу и подобию — благим Словом, все-созидающей Любовью, неслыханной Добротой. Решено — сделано; для начала они создали Цветы в Мире Огненном. А после сгруппировали их в живые сознательные существа; они назвали своих первых огненных детей Ману. Прошло время, и Ману обрели развитие в Мире Тонком, чтобы потом воплотиться и в Мире Плотном, физическом, ради познания Бытия…

— Значит, Миры Огненный и Тонкий — не легенда?

— Я расскажу о них подробнее, сынок, придет время. Но сейчас нас интересует Ману, человек-цветок, не так ли?

— Конечно, Учитель!

— Извечная проблема философов: “Так кто же я? Модель прошлого опыта, результат модели прошлого опыта или модель будущего моделирования?..” Запомни, сынок, Ману создан по образу и подобию Божию, поскольку у создателя не было иной натуры. Но вдохнул Он в модель Зерно Духа своего не для того, чтобы Зерно оставалось спящим. Человек есть Центр эволюционной оси, и, когда он понял это, его духовное развитие началось. Конца же тому развитию нет. А с тех пор, как Ману обрел грандиозный Закон, гласящий, что Субъект есть Объект, он пошел в глубь себя и приобрел еще одну бесконечность, и та есть Вселенная.