Суворов и Кутузов

Суворов был разгневан и возмущен. Он никак не мог примиряться с очередной австрийской выходкой. Он бегал по комнате, ругался и кричал. Суворов приводил в пример адмирала Колиньи, который писал принцу Морицу, чтобы тот помнил, что войско живет желудком.

Адъютант Меласа, привезший такое неожиданное известие, стоял ничего не понимая. Из гневных слов фельдмаршала он смог разобрать только «унтеркунфт», «нихтбештимтзагер» и то, что Суворов вспоминает о каком-то Морице. Но о ком речь, адъютант так и не понял.

Как ни возмущался Суворов, а делать было нечего. Приходилось подчиняться нелепым обстоятельствам. Он отдал приказ двигаться к Асти.

9 августа Суворов был уже в Асти. Армия стала на полдороге между Турином и Тортоной.

А через два дня комендант тортонской цитадели генерал Гаст подписал перемирие.

Тортонская цитадель недаром называлась «Пьемонтским Гибралтаром»: она занимала вершину крутого горного уступа на высоте трехсот футов над равниной.

Союзные инженеры высчитали, что за двадцать дней можно проделать брешь и проникнуть в цитадель. Генерал Гаст согласился заключить на двадцать дней перемирие с условием, что, если в течение этого срока французы не выручат его, он капитулирует.

Снова приходилось понапрасну терять время и ждать у моря погоды.

Первые дни это бездействие, столь противное характеру Александра Васильевича, скрашивалось наградами, и поздравлениями, которые со всех сторон сыпались на русскую армию и ее победоносного полководца.

В Асти Суворов получил награды за Треббию.

«Поздравляю Вас Вашими же словами: слава Богу, слава Вам!» – писал император Павел. Он прислал Суворову свой портрет, украшенный бриллиантами. Полки получили гренадерский марш.

Сардинский король Карл-Эммануил пожаловал Суворову высшие награды: сделал его великим маршалом Пьемонтским, «грандом королевства» и «кузеном короля».

Город Турин прислал Суворову золотую шпагу, украшенную драгоценными камнями.

Даже Прошка удостоился получить отличие. Однажды утром Александр Васильевич занимался с Фуксом разными канцелярскими делами, когда к нему вошел Прошка. Он протянул барину пакет, запечатанный большой печатью сардинского короля. На пакете было написано:

«Господину Прошке,

камердинеру его сиятельства гр. Суворова».

– Чего же ты мне даешь? Это тебе!

– Поглядите вы, батюшка барин…

Суворов распечатал пакет. В нем лежали две медали на зеленых лентах. На медалях было выбито: «За сбережение Суворова».

Прошка взвыл от радости:

– Господи, до чего дожил! Сам король…

– Чего ж ты ревешь? Радоваться надо! Ежели б я, получая награды, всякий раз так плакал, слез не хватило бы!

Главную квартиру фельдмаршала Суворова, которая не блистала пышностью, как, бывало, потемкинская (Суворов называл ее «бедная, но победная»), наводняли знатные иностранцы, приезжавшие посмотреть на прославленного фельдмаршала.

Весь мир восхищался победами Суворова, но враги России боялись усиления русского влияния в Европе и старались всячески ослабить его.

За пять месяцев пребывания в Италии Суворов нанес французам три решительных поражения, взял все укрепленные города и самые сильные крепости. Почти вся Италия была занята союзниками. Австрия не могла бы и мечтать о таком повороте событий и теперь вместо благодарности платила России неприязнью. Это замечалось уже и раньше, но в Асти сказалось особенно сильно.

Вероломство австрийцев отнимало у Суворова здоровья больше, нежели все походы и сражения.

В Асти он чувствовал себя совершенно больным.

«Уже с неделю я в горячке – больше от яду венской политики, – писал он Ростопчину. – Все мне немило. Присылаемые от гофкригсрата повеления ослабляют мое здоровье, и я здесь не могу продолжать службу. Хотят операциями править за тысячу верст, не зная, что всякая минута на месте заставляет оную переменить».

Суворов хотел только дождаться конца генуэзской кампании, чтобы уехать в Россию.

Но события складывались иначе.

16 августа Суворов получил из Вены сообщение о новом распределении союзных армий, которого в закулисных переговорах с Англией добилась хитрая Вена. Австрийцы решили вернуть из Швейцарии свою бездействующую армию эрцгерцога Карла домой, а в Швейцарию против французского генерала Массена, большого знатока горной войны, направить Суворова. Хотели загребать жар чужими руками. Узнав об этом, Суворов огорчился еще пуще прежнего.

– Сия сова не с ума ли сошла, или того никогда не имела, – говорил он о Тугуте, чьих рук было дело.