Испанские добровольцы, некоторые со злобой, некоторые равнодушно, а некоторые с сожалением смотрели на людей, обреченных на смерть. Их вели конвоиры с собаками, вероятно, на работу.
Испанцам была уже чувствительна русская зима, хотя стояла глубокая осень. Октябрьские легкие заморозки напоминали, что скоро начнется настоящая зима. Легкая изящная форма, приспособленная для южного климата, с фашистскими знаками отличия, свободно фильтровала чистый холодный русский воздух. Тело, привыкшее к жаре, при ощущении холода становилось бугристым, как гусиная кожа. Они надеялись на легкую победу, большие трофеи в России и ласки русских женщин. Войну представляли уже почти оконченной и ехали добивать разбитую, по словам немцев, русскую армию коммунистов, скрывающуюся в лесах. Об этом шумела испанская и немецкая печать. Войска их больше походили на цыганские таборы. Солдаты в обозах были одеты в смешанную форму, русского мужика и испанскую военную. У многих на одной ноге был валенок, на другой – кирзовый сапог. Холод заставлял отбирать у населения полушубки, тулупы, зипуны, зимнее пальто, некоторые щеголяли в женской одежде. На головах русские шапки-ушанки, женские платки и шали. Ехали они весело, с гитарами и аккордеонами, распевая не только свои, но и русские песни. Немцы на них смотрели свысока и говорили о них с иронией.
Господин Франко посылал им хороших помощников. В населенных пунктах испанские солдаты, как саранча, опустошали всех жителей. Забирали все съедобное, теплую одежду и обувь. Уводили коров, свиней и овец, резали на месте и хозяину оставляли одни рожки да ножки. Увидев курицу, для солдата Франко не составляло труда отстать от своей части до полной победы над несушкой.
Вшивая испанская дивизия занимала оборону по оккупированному побережью озера Ильмень, от устья Волхова до устья реки Шелонь. Город Новгород наполнился непрошеными гостями. До сознания темпераментных южных людей дошло только тогда, когда они начали строить линию обороны и услышали артиллерийскую канонаду, доносившуюся с Волховского фронта, что русская армия не скрывается в лесах, а мощно обороняется.
Нам без движения лежать было холодно, руки и ноги немели, но шевелиться было нельзя, так как по шоссе беспрерывным потоком двигалась испанская вшивая дивизия. Обозы чередовались с артиллерией на конной тяге и пешими пехотинцами. Одно неосторожное движение могло быть замечено, и пришлось бы быстро убегать. От нечего делать в голову лезли разные мысли. Зубы периодами выстукивали чечетку.
Я думал: большинство этих веселых молодых испанских парней обретет вечный покой на новгородской земле. Нет, господа фашисты, преждевременна ваша радость и легкая победа. Если кому из вас повезет, и судьба возвратит в Испанию, до самой смерти вы будете с дрожью в теле вспоминать о России и ее людях. Для нашей армии и русского народа зима хотя и тяжела, но привычна. Мороз и снег будут главными помощниками не вам, а нам. Придет декабрь, и его сменит январь, для нашей армии они будут тяжелые, а для вас – еще тяжелее.
Иногда шоссе пустело, можно было разминать руки и ноги в положении лежа. Надоело лежать и Дементьеву. В половине дня он подал сигнал ползти по-пластунски в лес. Я прополз метров двести, затем встал. Шоссе не было видно. Мы двинулись в обратный путь. Как быстро мы ни шли, согреться я не мог. Не доходя более километра до кордона, где мы ночевали в бане, в лесу нас встретил хозяин и вручил нам набитые продуктами четыре вещевых мешка. Приспособив по два мешка, как навьюченные лошади, мы снова двинулись в путь. Сначала груз казался не очень тяжелым. После прохождения 1 километра он стал тяжелым. Тело холода уже не ощущало, стало жарко, сначала пот появился на голове, через некоторое время рубашка стала липнуть к мокрой спине.
К ребятам мы возвратились в 10 часов вечера. От стояния на посту я был освобожден и спал ночь спокойно, среди теплых тел товарищей. Всю ночь холодный порывистый ветер шумел в кронах деревьев, стучался с силой в нашу хижину, сделанную из плащ-палаток, стараясь ее опрокинуть. Свинцовые тучи, плотно окутав небо, двигались с большой скоростью, временами извергая на землю потоки воды и снежной крупы. Чуть забрезжил рассвет, мы снова двинулись в путь. Целый день шли лесом, к вечеру было выбрано место ночлега.
Более двух месяцев мы скитались по лесу, боясь заходить в деревни, по хмурым лицам ребят было видно, что эти бесплодные прогулки всем надоели. Говорили между собой в отсутствие Дементьева, что шляемся без дела и пользы. С каждым днем от него ждали какой-то определенности, но он молчал. По его виду можно было судить, что в дальнейшем ничего хорошего нас не ждет. Молчание и покорность перешли в ропот. Он снова не ночевал с нами. Отдохнув четыре-пять часов, ночью отправился, забрав с собой радиста Кропотина, Пестова и Завьялова. Нам сказал, что на сей раз уходит на три, а может на четыре дня.