Свадьба и лишний покойник в могиле

– Да рядом, барин, – чинно проговорил один, поправляя безразмерные штаны, – могу и проводить.

– Точно. Дорогу знаем, – добавил второй, поднимая козырёк картуза, сползавшего ему на глаза.

Оба быстро поднялись, и пошли перед полицейским, заглядываясь на непривычный наряд незнакомого человека.

– Вот и калитка, – и мальчишка постучался.

Стабров не стал разбивать надежды проводника, и не страдая жадностью, вложил одному и другому по пятаку. Становилось жарко, и он снял куртку, держа её в левой руке вместе с портфельчиком. Да кто его знает- портфель или сумка- но ещё и с ремешком, вот и купил толковую вещь ещё в Москве. Парусиновый дешевле конечно, да нельзя, положение обязывает кожаный носить. Удобно. Бумаги не мнутся, да и руки свободны. А он стал все же медленно превращаться в бумажного червя – никуда без распоряжений, бланков, справок и реестров.

Вышла женщина, хоть и во вдовьем платке, да видно было сразу, что женщина справная, соседки не зря говорили. Посмотрела- как огнём обожгла. Глаза синие, посмотрел в них Стабров, чуть не утонул. Только и был у него круг спасательный – Юйлань. Если это только была именно та Прасковья…

– День добрый, – поздоровался полицейский, – Сергей Петрович, пришел по расследованию смерти фельдшера Егорова.

– А уж я то подумала, неужто ко мне? А то ведь на радость нашим бабам мужика прислали стоящего, в помощь Перфильеву!

– Благодарю, хозяйка. Может, чего и знаете, что-нибудь важное о фельдшере? Или в дом позовёте, на крыльце жарко стоять?

– Так чего не позвать?

Она повернулась, и стремительно, будто птица крыло, набросила на плечи сползшую на талию шаль. Нет, Сергей Петрович не заглядывался. Ну почти даже и не смотрел, если только немного, так, вполглаза. Походка у крестьянки также была прекрасная, плывущая. Но, к счастью, быстро зашли в дом, гость повесил куртку на вешалке, и присел на табуретке. На столе, словно по волшебству, оказался жбан с квасом и кружки.

– Угощайтесь, господин полицейский.

Стабров не модничал, налил холодный напиток хозяйке и себе. Отпил, и вправду оказалось необыкновенно, квас на малине.

– Очень вкусно. Так виделись ли с господином Егоровым? Приходил ли он к вам, Прасковья? Как вас кстати, по отчеству? И по фамилии?

– Да Аброськина Прасковья Савельевна. Так не старая ещё вроде, чтоб по отчеству? Так Прасковьей и зовите. Ну вот. Повстречались мы с Фомой Лукичом аж год назад, когда я в амбулаторию пришла. Ну, заметила, что приглянулась, – и крестьянка обеими руками поправила высокую грудь, – а чего? Муж мой умер, а жить- то надо дальше. Ну, вот… Приходил помогать по хозяйству иногда, но не приставал. Через полгода, сразу после Рождества, спросила его, чего он, не нравлюсь что ли? Ну, покраснел, как девица, да сказал: « Вот, Прасковья Савельевна, осенью разбогатею, да и сыграем свадьбу» Такой был кавалер… – печально закончила женщина, – а откуда какое богатство? Да я говорила, что и так проживём, жалованья хватит.

И она вытерла слёзы простым белым платочком, сшитым из грубого полотна.

– А так живу я неплохо, деревенских наших обшиваю. У меня даже швейная машинка имеется, – гордо сообщила красавица.

– Людей незнакомых не встречали?

– В деревне-то? Да здесь все известные! Хотя, – и она нахмурилась, – за часа два до вас видела двух на велосипедах. Пару раз вокруг амбулатории проехали, словно высматривали чего. Одеты были презабавно, у одного шлем, пробковый. На ногах ещё и гетры у одного, прямо как ваши, и пиджак куцый. А другой в рубахе, но не крестьянской, с карманами, и хромовых сапогах и шароварах.

На этих словах Стаброва сначала передернуло, словно в ожидании, а потом и припомнил, где видел такую штуку, пробковый шлем. А наряд прямо как у господ купцов, Мачулина – толстовца и Чудакова -спортсмена . У краеведов наших археологов такая одежда, подумал довольный полицейский.

– Больше никого не было?

– С конюхом Еропкиным поздоровалась. Да с ним, с охальником, не общаюсь, – решительно заявила женщина.

– Подпишите то, что видели?

– Да отчего не подписать? Прочту, а то лишнего напишете. А когда хоронить-то будут, фельдшера нашего? Попрощаться бы хотела…

– Скажу. Пока нельзя. Вдруг улики какие образуются.

Стабров карандашом написал показания. Не любил он чернила. Ту, старую парусиновую сумку так и испортил, чернилами залил. Хорошо, пиджак не пострадал. Теперь в сарае сумка висит, с разными гайками для мотоцикла.

Он подал лист, женщина внимательно прочитала и подписала.

–А вы верно, на том миноносце с японцами насмерть бились, или врут всё? – вдруг спросила женщина, – только и говорят о вашей-то семье.

– Так и было. Только вот другие погибли, а мы только впятером живые остались, – с трудом, как о не отболевшем, произнёс офицер.

– Не печальтесь, так Бог рассудил. Теперь и здесь при службе.

Хотел и другое сказать Стабров, только то, что произнёс лишь про себя:

«Только вы не говорите о том, кого видели у амбулатории. Мало ли что»